Александра Маринина - Чувство льда

Филановский по-прежнему молчал. Ну, сейчас ты получишь, подумал Огнев. Сейчас тебе мало не покажется. Посмотрим, что ты запоешь и как будешь выгораживать своего братца после этого. Скорее всего, в течение десяти минут ты его в дерьме утопишь.

– Вера узнала, что напрасно думала о вас плохо, когда поверила, что вы способны изнасиловать женщину. Ей казалось, что она предала вас. А знаете, что случилось три месяца назад? Ей стало достоверно известно, что вас умышленно оговорили, ей призналась в этом Наталья Белоголовцева, та самая девушка, которая написала на вас заявление в прокуратуру. И еще Наталья ей рассказала, что сделала это не по собственной инициативе. Ее попросили сделать это, и даже деньги заплатили. И знаете, кто? Ваш брат Александр! – торжествующе произнес Виктор Евгеньевич.

Филановский даже не вздрогнул. Он поднял на следователя спокойные глаза и произнес:

– Да, я об этом знаю.

– Что вы знаете?! – взорвался Огнев.

– Знаю, что Саша это сделал.

– Откуда?!

– Мне сказал отец Веры.

Черт знает что! Выстрел вхолостую. Нельзя терять лицо, нельзя показывать, что застигнут врасплох, надо продолжать допрос как ни в чем не бывало… Но мысли у следователя как-то бестолково замельтешили в голове, он никак не мог сообразить, в какую сторону двигаться дальше, и решил задавать первые попавшиеся вопросы, чтобы дать себе время собраться и сосредоточиться.

– Значит, с Верой вы не виделись, а с ее отцом общались?

– Николай Иванович приходил ко мне несколько раз.

– Когда именно?

– Впервые – после первой попытки суицида. Потом еще раз, два года назад, когда была вторая попытка. Потом в декабре прошлого года, и еще раз совсем недавно, дня за три до… до убийства Кати. Это имеет какое-то значение?

– В этом кабинете все имеет значение. Зачем он к вам приходил?

– В первый раз он пытался уговорить меня полюбить Веру или по крайней мере не отталкивать ее. Николай Иванович был в отчаянии. Он очень любит дочь и пытался помочь ей, как умел. Во второй раз он пришел со скандалом и обвинениями, называл меня кобелем и развратником, говорил, что в болезни Веры виноват я. И это тоже можно понять. Я не сердился на него. А в декабре он пришел, чтобы извиниться и рассказать мне про Наташу Белоголовцеву. В тот момент я был дома один, и он решил, что я расстался с той женщиной, которая была со мной, когда я отказал Верочке. Он снова пытался уговорить меня обратить внимание на его дочь, уверял, что никто никогда не будет любить меня так, как она, и я могу сделать ее счастливой и здоровой… Это было очень тяжело. И недавно он пришел снова, с этой же идеей. Только дома была Катя, и Николай Иванович ее увидел и понял, что я не один и уговаривать меня бессмысленно.

Ну вот, кажется, мысли пришли в порядок. Виктор Евгеньевич приободрился.

– И как вы отреагировали, когда узнали, что ваш брат заплатил Белоголовцевой за заведомо ложный донос?

– Никак, – Филановский едва заметно пожал плечами. – Сделал для себя выводы.

– Какие?

– Это мое дело. К убийству Кати это не имеет отношения.

– Вы уж позвольте мне самому решать, что имеет отношение, а что не имеет, – сердито сказал Огнев. – Я повторяю свой вопрос: как вы отреагировали, узнав, что ваш брат сделал вам такую гадость? Устроили ему скандал, выясняли отношения или, может быть, затаили злобу и выжидали, когда подвернется возможность отомстить? Что вы сделали?

– Ничего. Я ничего не сделал.

– А ваш брат? Он, наверное, чувствовал себя очень неудобно, когда выяснилось, что вы все знаете.

– Это не выяснилось.

Самообладанию Филановского можно было завидовать черной завистью.

– То есть как? Он не знает, что вам все известно?

– Не знает. Я ничего ему не сказал.

– Но почему? Почему вы промолчали?

– А зачем говорить? Вы совершенно правы, он действительно чувствовал бы себя крайне неудобно, если бы узнал, что мне все известно. Я не хочу доставлять брату неприятные ощущения. И что изменилось бы, если бы я поговорил с ним? Прошлое от этого не изменится, а будущее можно испортить. Саша все равно не станет другим, он такой, какой есть. Так что толку в разговорах, выяснениях и объяснениях?

– И вам даже неинтересно было узнать, зачем он это сделал?

– Я и так понял. Он хотел, чтобы я жил в соответствии с его представлениями о правильной жизни. Саша хотел, чтобы я жил, как и он, в загородном доме и ездил на дорогой машине, а мои заработки этого не позволяли. Он много раз пытался подарить мне и дом, и машину и страшно сердился, когда я отказывался. Он не понимал причины моих отказов. Он стремился любой ценой сделать меня таким же, как он сам, богатым и успешным, потому что искренне верил, что смысл жизни именно в этом. Он хотел, чтобы я перестал ездить по всей стране и проводить семинары, он хотел, чтобы я больше зарабатывал, потому что за семинары я получал очень немного, я не хотел, чтобы билеты были дорогими, для меня важно, чтобы мои семинары были доступны людям с любым уровнем достатка. А Саша считал, что я валяю дурака и распыляюсь по мелочам, что я должен сидеть дома и писать книги, он будет их издавать большими тиражами, успешно продавать и платить мне высокие гонорары. Он много лет давил на меня, пытаясь уговорить и заставить жить по его правилам, а я не поддавался. Тогда он решил меня испугать. Всего лишь испугать. Подозреваю, что со следователем в прокуратуре он договорился заранее, и с интернетчиками тоже договорился, чтобы позорящие меня материалы в течение нескольких дней оставались доступными в Сети. Их мало кто успеет прочитать, но страху я натерплюсь. Сашка не собирался уничтожать мою репутацию, он всего лишь хотел, чтобы я испугался, и пошел ради этого на крайние меры. Он совершенно не мог смириться с тем, что я живу не по его правилам, что я не слушаюсь его, ведь я – брат-близнец, я – его неотделимая часть, его половинка, понимаете? Я – его собственность, и он стремился распоряжаться моей жизнью по своему усмотрению. После той истории с Наташей я действительно на целый год перестал проводить семинары, Саша постоянно говорил, что я доигрался, что он меня предупреждал, что на мои семинары ходят только экзальтированные девицы, готовые до смерти влюбиться в своего учителя и способные на что угодно, если он не обращает на них внимания. Одно время мне даже казалось, что он прав. К тому времени книга уже была в работе в издательстве, и Саша был уверен, что дальше все пойдет как по маслу. Я впервые получу в руки большие деньги и соблазнюсь… Ваше любопытство удовлетворено?

Ну что ж, с паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок. Между братьями Филановскими имеет место быть некий конфликт, в котором одна сторона чувствует себя оскорбленной, а другая – глубоко виноватой. Может быть, мотив самооговора лежит где-то здесь. В любом случае надо официально допросить отца Веры Синько, авось пригодится.