Александра Маринина - Чувство льда

– Но кто-то же пишет ей эти странные письма! И я уверен, что Любовь Григорьевна догадывается, а возможно, и прекрасно знает, кто это делает, но почему-то пытается сделать вид, что уверена в причастности младшего Юрцевича, то есть меня. Я ничего не понимаю. Помоги мне, Нана, я один не справляюсь.

– Да чем же я могу помочь, Тоша? Ты – в прошлом сыщик, опер, тебя этому учили, у тебя есть опыт, навыки, специальные знания, источники информации, знакомства, связи, а я-то вообще только в организации безопасности что-то понимаю, да и то немного. Когда меня Саша пригласил на работу в издательство, я была инструктором по физподготовке в частной охранной фирме, это единственное, в чем я более или менее разбираюсь, а до всего остального уже доходила опытным путем. Высшее образование я получала в институте физкультуры, а не в школе милиции, как ты. Какую помощь я могу тебе оказать? Поговорить с тетушкой?

– Расскажи мне о Филановских. Все, что знаешь. Может быть, мне удастся уловить то, о чем так не хочет рассказывать Любовь Григорьевна.

– Тоша, да я почти ничего не знаю, – растерялась она. – Тетушка со мной разговаривает только о природе и погоде, как и со всеми в издательстве.

– Тогда расскажи о братьях, ты же их знаешь с детства. Характеры, привычки, случаи какие-нибудь… ну, я не знаю… Нана, ты пойми, я как в капкане, и мне надо из него выбираться. Тут любые средства хороши, надо все пробовать, авось какое-нибудь да поможет. Если мы с тобой не выясним, кто пишет письма, мы не сможем этого человека обезвредить, а если с Любовью Григорьевной случится неприятность, то крайними окажемся именно мы с тобой. Филановский нам не простит.

Это верно, подумала Нана, Саша за свою семью глотку любому перегрызет, и если, не дай бог, что-то случится, а он потом узнает, что тетка обращалась к Нане Ким за помощью, а Нана не смогла или не захотела ничего сделать… Н-да, перспектива малоприятная.

– Характеры, – задумчиво повторила она вслух. – Ну что ж, характеры. Знаешь, мне кажется, что все человечество делится на охотников, земледельцев и пилигримов. Пилигримов совсем мало, охотников и земледельцев много и примерно поровну. Охотники гоняются за дичью, выслеживают, убивают, съедают и тут же забывают о ней и выходят на новую охоту. Земледельцы осваивают территорию, вспахивают, окультуривают, взращивают урожай, потом осваивают соседнюю территорию, но предыдущую не забрасывают и не забывают, а продолжают о ней заботиться. Они накапливают свои земли, приращивают их. А пилигримы видят только внутреннюю цель, и эта цель – даже не знание чего-то, а понимание. Понимание сути процессов, взаимосвязи вещей и событий. Они ни за чем не охотятся и никакой собственностью не обрастают, они свободны в своих передвижениях и идут только туда, где могут найти еще один ключик к пониманию. Вот спортсмены, например, типичные охотники: завоевал медаль, поставил рекорд – и тут же двинулся вперед, к еще одной медали, еще одному рекорду, достигнутая цель уже не интересна и не важна, интересна и важна цель, пока не достигнутая. Даже среди людей бизнеса часто встречаются охотники. Такие люди пробуют себя в каком-нибудь деле, им интересно, получится у них или нет, начинают заниматься, доводят дело до ума – и все, теряют к нему интерес, продают его и занимаются чем-то совершенно другим. Сашка Филановский – земледелец, только империю свою он строит не в бизнесе, а путем обрастания людьми, которые на него молиться готовы. Даже бывших любовниц от себя далеко не отпускает. А Андрюша – самый настоящий пилигрим. Знаешь, сколько раз Саша предлагал купить ему квартиру побольше, машину получше? Андрей ни в какую не соглашается. Ему ничего не нужно, кроме того, что у него есть. Он ведет свои семинары, пишет лекции, придумывает что-то, копается в собственных и чужих мыслях, создает собственную философию…

Она рассказывала, смотрела на Антона, который сидел рядом и внимательно слушал, и никак не могла отделаться от ощущения иррациональности происходящего. Антон – брат Саши и Андрея. Антон – человек, которого Тамара Леонидовна Филановская фактически лишила не только отца, но и матери, и нормального детства. И никто, кроме самого Антона, а теперь и ее, Наны, об этом не знает. Что чувствовал Антон, работая на Сашу Филановского? О чем думал? О чем переживал? Каково ему было видеть семью Филановских в полном сборе, в любви и согласии, и знать, что сам он был всего этого лишен не без помощи Тамары? Знал ли он с самого первого дня пребывания в издательстве «Новое знание», на кого работает, или догадался намного позже? Каким образом догадался? Почему ничего не сказал Нане? А если знал заранее, то почему устроился на эту работу? Был какой-то особый интерес или простое совпадение? Вот о чем им бы надо сейчас разговаривать, а не о каких-то там охотниках, земледельцах и пилигримах. Но дело есть дело. Антон задал свои вопросы, и сейчас ей нужно постараться ответить на них максимально подробно и четко. Сейчас она – не уставшая женщина, закутавшаяся в теплый уютный халатик и полулежащая на диванчике, прислонив голову к мягкой подушке, а начальник службы безопасности, подчиненный которой оказался в сложном положении. Она – сильный руководитель, а не слабая любовница, и долой эмоции, как во время выступления на соревнованиях. В то же время ее не оставляло ощущение истекающего времени: еще чуть-чуть – и она так и останется для Антона начальницей, останется навсегда, и уже никогда не вернуть ту дружбу, доверие и теплоту, которые она так ценила в их отношениях. Нельзя в такой острый, непростой для него момент не спросить о том, о чем спросить хочется, не задать те вопросы, которых он ждет, потому что это, по большому счету, куда важнее, чем спокойствие и благополучие Любови Филановской, не к ночи будь она помянута. Нельзя цепляться за профессиональный статус, когда Антону – Нана была в этом уверена – нужно человеческое сочувствие и интерес к его собственным переживаниям. Да и ей самой эти его переживания намного важнее и интереснее братьев Филановских.

Антон внимательно слушает, не сводя с нее глаз, и вроде бы все в порядке: все идет так, как надо, но внутренний таймер отсчитывает сотые доли секунд, и неумолимо приближается та точка, миновав которую уже невозможно будет ничего исправить. Как на льду, во время подхода к прыжку: наступает момент, когда нужно прыгать, иначе не прыгнешь вообще, и в лучшем случае получится никому не нужная «бабочка», а в худшем – не получится ничего.

Но вот странное дело: чем дольше Нана рассказывала, тем отчетливее становилось ощущение спадающей пелены, словно с каждым произнесенным словом срывался очередной кусочек прозрачной кисеи, занавешивающей сцену, на которой стоят двое мужчин: Александр Филановский и Антон Тодоров, он же Владимир Юрцевич. Картинка постепенно становится ярче, объемнее, прорисовываются неожиданные детали, и внезапно Нану охватила невыносимая, острая тоска. Боже мой, дура, какая же она дура!