Илья Рясной - Мокруха

— Час пробил, дорогая, где ты?

Точь-в-точь. Дверь распахнулась, и на пороге возникла Галина с неизменными сумками.

— Здравствуй, душа моя, — снисходительно произнес Гусявин, приподнимаясь с кровати и стараясь продемонстрировать, что это движение требует от него предельного напряжения еще оставшихся жалких сил — болезнь не шутка.

— Добрый день, Славичек. Хочу обрадовать тебя. Я не одна, а с твоими товарищами.

— Какими товарищами? — Гусявин резво, забыв о болезнях, вскочил и уселся на стул.

— Они сказали, что хотят преподнести тебе сюрприз. — Она выглянула в коридор и произнесла: — Заходите, пожалуйста.

«На таких товарищей хорошо рыба клюет», — зло подумал Гусявин.

В палате сразу стало тесно и неуютно. Гнилой, пропитанный нечистотами мир ворвался в эту стерильную обитель. Глиня — давно не виделись. И еще бы тебя, дружище, лет полтораста не лицезреть. Снайпер, деловой, собранный, с каменным лицом — вояка недостреляный, чего ж на тебя у армян пули не хватило?.. А это кто? Лопоухий, веснушчатый, с физиономией, будто первый день на свет появился, и с ростом для баскетбольной команды. Чудо в перьях — он-то из какого тумана возник?

— Здравствуй, брат Слава. Небось позабыл брата Сему? — ехидно улыбнулся Глен.

— Позабудешь тебя.

— Пропал, браток, ни письма, ни весточки. Уже беспокоиться начали.

— Чего беспокоиться? Жив, как видишь.

— Вижу, что жив. Пока жив. Спасибо Галине Ивановне, навела на твое убежище.

— Болею. Язва.

— Позвонил бы. Мы бы тебе гостинчик подвезли.

— У меня все есть.

— Кроме старых хороших друзей. Но вот и мы здесь. Переговорить бы, болезный.

— Конечно… Галиночка, ты не могла бы нас оставить на пять минут?

— Галина Ивановна, — начал расшаркиваться Глен, — вы нас извините. Но, сами понимаете, вместе работаем, бизнес не терпит проволочек.

— Я подожду.

Когда Галя вышла, улыбка сползла с уст Глена.

— Ты чего тут как медведь забурился?

— Язва. «Скорую» вызывали. Можно сказать, одной ногой в могиле стоял.

— Врешь же, — сказал Снайпер. — В лазарете решил отсидеться.

— Да ладно тебе, — отмахнулся Гусявин. — Говорю же — заболел.

— Работа стоит. Надо Ларечника брать, все концы у тебя, — сказал Глен резко.

— Может, оставим его? На что он нам сдался? — поморщился, как от таблетки хинина, Гусявин. Его так резко спустили с небес на землю, что закладывало уши.

— У тебя не только язва. У тебя мозги размякли. Ты что, решил на лету сойти с самолета? — осведомился Глен.

— Если решил дезертировать, — вставил Снайпер, — так помни, в военное время за это расстрел.

— Ерики-маморики, чего вы на меня вызверились?

— С Ларечником решено. Он зажрался. Пора бы и делиться.

— Я не против… А что за обаятельный молодой человек с вами? — Гусявин кивнул на лопоухого «баскетболиста».

— Это мой боевой товарищ. Женя Матросов. Владеет всеми видами оружия. Спалил два армянских бэтээра, — отрекомендовал лопоухого Снайпер.

— Батюшки святы! Мы что, свой спецназ создаем?

— Не всем языками чесать. Кто-то должен и дело делать, — процедил Глен.

— Я что, против? Пусть делает. А где Гена? В подворотне с кайлом прохожих поджидает? Совсем меня забыл.

— Нас тоже забыл. Его из изолятора выпустили, после этого и след простыл. Исчез куда-то, — сказал Глен.

— Куда исчез?

— Не знаю! — грубо отрубил Глен, и ноги у Гусявина стали ватными. — В общем, так, Сявый. На днях мы Ларечника закрываем. И вот еще — я видел мельком в городе ту сволочь, которая мне оттяпала руку. Ты должен узнать — кто он и откуда взялся. Наверняка из блатарей, тут ты как рыба в воде.

— Как вобла в пиве.

— Завтра ты из больницы выходишь.

— Я еще не выздоровел.

— Свои зековские штучки оставь для кого другого. На тебе можно свинцовые болванки возить. Здоров как боров, — сказал Глен.

— Которого могут запороть на колбасу, — поддакнул, улыбаясь, Снайпер. — Шучу.

— Неудачно шутишь.

— Тебя бы к нам в роту, ты бы и не таких шуточек наслушался. А еще больше насмотрелся. Вон Женя знает.

— Знаю, — кивнул Евгений. Уши его просвечивали на солнце красным.

— Завтра в одиннадцать ты у меня на квартире, — сказал Глен.

— Не отпустят врачи.

— Ты не в зоне. Сказал — в одиннадцать.

Когда гости ушли, Гусявин упал на кровать, тупо уставившись в потолок и прислушиваясь к бухающему в груди сердцу… А ведь Гена мертв. Сыграл в жмурики. Ух, ну и передряга. Гнилые дела. Самое время идти с повинной и падать ментам в ноги. «Здрасьте, я из банды, которая угрохала тьму народа». — «Сколько?» — «Да кто их считал…» Нет, никуда это не годится. Может, самому пристукнуть Глена? Или продолжать продираться через бурелом, чтобы наконец свернуть шею?

— Не хочу умирать, — прошептал он.

У Гали, зашедшей в палату, глаза полезли на лоб, она бросилась к Гусявину и взяла его за руку.

— Слава, что с тобой? Тебе плохо?

— Почему? Мне хорошо. Мне просто отлично. Мой желудок отлит из нержавеющей стали. И завтра я выхожу отсюда.

— Сявый, останешься здесь, — приказал Глен. — Пользы от тебя — только под ногами будешь путаться.

— Останусь. Доля моя с этого не убудет.

— Не убудет.

Гусявин сделал все, как надо. Дал точную раскладку — как и что. Потратил на разведку три дня после выхода из больницы. Кроме того, за это время Гусявин узнал еще кое-что и теперь не мог решить, стоит ли говорить об этом Глену.

Совещание проходило в квартире, которую снимал Глен. Снайпер сидел на диване, любовно протирая пистолет. У окна застыл Евгений Матросов, он напоминал биоробота, только уши шевелились. Глен и Гусявин сидели за столом, на котором был разложен разбойничий инструментарий — маски, нож, два пистолета. До акции оставалось несколько минут.

— Глиня, я узнал о тех типах, — неожиданно сказал Гусявин.

— Каких?

— Которые тебе руку оттяпали.

Глен выжидательно уставился на Гусявина.

— Это Карлсон и Буржуй. Карлсон — толстый и белобрысый, а Буржуй — в очках, доходяга. Они работают на московских авторитетов.

— Что московским авторитетам от меня понадобилось?

— Как я понял, Буржуй работал по поручению. — Гусявин замолчал, почувствовав, что совершает ошибку.

— По чьему поручению?

— Медведя.

— Так-так. — Глен погладил рукоятку пистолета. — Значит, его благодарить надо. Ну ничего — сочтемся.

— Еще не хватало, — возмутился Гусявин. — Нам быстро головы свинтят — быстрее, чем пробки у бутылок… Глен, завязывать надо. Мы уже с везением перебрали. Все хорошее быстро кончается.

— Занудил, нытик.

— Чего нытик? Тебе мало оттяпанных пальцев? Медведь на тебя зуб имеет. Узнает, что ты без его ведома людей шерстишь, которые под его крышей от дождичка пристроились, — и накроемся мы пыльным пледом!