Татьяна Бочарова - Женщина в лунном свете

Иван вздохнул и пошел в комнату. Сел на диван, включил телевизор. Мысли его вертелись вокруг Кати. Странная девушка. Странная и непохожая ни на кого. В ней хрупкость и беспомощность удивительным образом сочетались с какой-то дикой, необузданной силой, о которой Иван лишь догадывался интуитивно, седьмым чувством. Именно такая дочка, по его мнению, и должна была быть у Лидии. Обе они словно не от мира сего, чудны́е и притягательные, и души их, обнаженные и беззащитные, уязвимы для обывателей. Иван представлял себе, как Катя сидела в пустой квартире, без еды, без денег, не в состоянии выйти на улицу из-за мороза, и писала свои картины. И они получались у нее светлыми, полными мягкой прелести и красоты. Говорят же: настоящий художник – голодный художник…

Ивану вдруг сделалось беспокойно. Как она там одна? Снова он сглупил и не взял ее номер. Теперь придется до утра волноваться. Он слышал, как за стеной Маша опять говорит по телефону. Голос ее звучал сердито и напряженно. Слов Иван не разобрал, кроме одной фразы: «Ну сколько ж можно!» Он понял, что она беседует с Борькой по поводу его вечных конфликтов с супругой. «Правильно, – решил Иван. – Пусть вправит ему мозги».

Он уставился в экран, ощущая, как глаза начинают слипаться и его клонит в сон.

Когда Маша зашла в комнату, она застала отца сладко храпящим на диване, без подушки и одеяла, полностью одетым. По телевизору шел футбольный матч, а на губах Ивана играла легкая и радостная улыбка. Маша покачала головой, щелкнула пультом, погасила экран. Достала из шкафа теплый плед и укрыла им Ивана.

Утром Иван засобирался к Кате. На вопрос Маши, куда это он намылился, у него был заранее готов ответ: к Семену иду, насчет работы.

– Рановато тебе работать, – Маша с сомнением покачала головой, – нужно еще окрепнуть.

– Так не сразу же, – успокоил ее Иван, – это все предварительно. Посидим, обсудим, наметим планы, как говорится.

– Главное, чтобы вы ваши планы намечали без возлияний, – строго заметила Маша.

– Ну разумеется.

Иван, обрадованный тем, что она столь легко отпускает его, обнял ее и расцеловал в обе щеки. Маша деликатно отстранилась.

– Ладно уж, иди. Телефон слушай, а то я тебе вчера дозвониться не могла.

Иван глянул на экран и действительно обнаружил там пропущенные вызовы.

– Буду слушать, – пообещал он и скрылся за дверью.

Весь неблизкий путь до Катиного дома он провел в раздумьях. Он думал о Лидии, о том, увидит ли он ее когда-нибудь еще, в полнолуние или в обычную ночь. Может, она приходит иногда к Кате? Интересно, видит ли Лидия его, знает ли, что он разыскал ее дочь?

За этими мыслями Иван не заметил, как приехал. Он без труда нашел дом, поднялся на пятый этаж и позвонил. Ответом ему была тишина. Он снова надавил на кнопку, опять без результата. «Ну уж нет, – в сердцах подумал Иван. – Черта с два! Пусть мать – призрак, но дочка-то вполне живая. Куда она могла деться?»

Едва он так подумал, снизу послышались шаги. Иван обернулся – по лестнице поднималась Катя. Лицо у нее раскраснелось от холода, нос был лиловым, как и руки без перчаток.

– Доброе утро, – сказал ей Иван. – Откуда это ты ни свет ни заря? Я ведь велел тебе не выходить без сапог.

– Велел, – насмешливо передразнила она и по привычке откашлялась. – Кто вы мне такой, чтобы велеть?

Хотя она и говорила довольно невежливые вещи, вид ее был вполне добродушным.

– Нужно было по делам, – пояснила она мгновение спустя.

Они вошли в квартиру. У Кати зуб на зуб не попадал. Она сняла тонкую курточку и осталась в стареньких джинсах и вязаном свитере, который был ей сильно велик и висел мешком на ее худенькой фигурке.

– Срочно на кухню пить чай, – скомандовал Иван, – иначе так никогда и не поправишься. Вон, голос какой осиплый, того гляди, вообще пропадет.

– А, голос, – Катя небрежно махнула рукой, – он у меня всегда такой. Сорвала в детстве, теперь чуть какая простуда – так сразу хрипеть начинаю по несколько месяцев. Врач сказал – хронический ларингит.

– Так тебе курить категорически нельзя, – заволновался Иван. – И лечиться нужно.

Она больше не пререкалась, пригладила щеткой запутавшиеся волосы и послушно уселась за стол. Они попили чай и перекусили вчерашними вкусностями, купленными Иваном. Убедившись, что Катя согрелась, он предложил:

– Ну что, идем за сапогами?

– Погодите. Я должна картину закончить.

– Это обязательно делать прямо сейчас? – удивился Иван.

– Да. Потом у меня вдохновения не будет.

Она смотрела на него серьезно, без улыбки, чуть сведя на переносице красиво вылепленные бровки. Он понял, что она не рисуется, и пожал плечами.

– Хорошо, пиши. Я подожду.

– Можете посмотреть, – разрешила Катя и ушла в комнату.

Иван убрал со стола, заодно прикрутив пару болтающихся винтов в допотопном кухонном гарнитуре. Сполоснул чашки и блюдца и зашел в комнату.

Катя сидела перед мольбертом на низеньком стульчике, задумчиво глядя на холст. Иван тихонько подошел и встал за ее спиной. На холсте был изображен густой, дремучий лес. Среди еловых ветвей мерцали зловеще глаза сов. За толстым стволом прятался голодный волк – то, что он голоден, было видно по его морде, осунувшейся и свирепой. Где-то сбоку в темноте висела бледная полная луна.

– Красиво, – почему-то шепотом проговорил Иван. – Как называется?

– Полнолуние.

Он невольно вздрогнул.

– Ты… ты это для продажи? У тебя заказ?

Она взглянула на него спокойно и ответила:

– Нет. Просто так.

– Если просто так, к чему спешка? Можно вечером закончить.

– Я же сказала, сейчас у меня вдохновение. А вечером его может и не быть.

Иван видел, что Кате уже не до него. Она целиком ушла в работу, взгляд ее блуждал по холсту, она слегка покусывала губы. Ее тонкие длинные пальчики взяли кисть, окунули ее в краску. Она принялась расставлять на холсте одинокие мазки, то тут, то там. Ивану был совершенно непонятен ее замысел, он не видел в этих мазках ничего связного. Но терпеливо стоял и смотрел как завороженный.

– Сядьте, – не оборачиваясь, велела Катя.

– Не надо, я так.

– Сядьте, – повторила она. – Устанете. Это надолго. И мне мешает, что вы стоите над душой.

Он послушно сел на диван, продолжая наблюдать за увлекательным процессом. Катя продолжала ставить свои мазки, еле слышно бормоча что-то себе под нос. Так прошло минут сорок. Иван, к удивлению своему, заметил, что картина неуловимо изменилась. Сгустилась темнота под елями, свет луны стал еще более зловещим, глаза сов горели, как электрические лампочки. От холста веяло мистическим ужасом, и этот ужас нарастал с каждым мазком Катиной кисти.

– Ты настоящий мастер, – пробормотал потрясенный Иван.