Татьяна Бочарова - Женщина в лунном свете

– Ну-ну.

Потом посмотрела на часы, одиноко висящие на голой ободранной стене.

– А вам не пора домой? Разве вас никто не ждет?

Домой! Иван вдруг спохватился и понял, что провел у Кати почти весь день. Маша наверняка давно пришла, волнуется. Сейчас начнет звонить, еще, чего доброго, плакать. Но уходить отсюда ему совсем не хотелось.

– Давай еще немного посидим, – сказал он Кате, – чаю попьем. Я пирожные купил. А там уж пойду.

– Я лопну, – улыбнулась Катя, – разве можно столько есть?

Однако Иван видел, что она не против его общества. Да и чаю с пирожными ей явно хотелось. Так они и сделали – вскипятили воды в ковшике и сели за стол чаевничать.

– У тебя есть отец? – осторожно спросил Иван у Кати.

– Есть. Но мы с ним не общаемся.

– Почему?

– Не знаю. Он никогда особенно не интересовался мной, даже когда я была маленькая. А уж когда выросла – и подавно.

– Но вы созваниваетесь хоть иногда? Видитесь?

– Нет.

– А друзья? Друзья есть у тебя?

Он пытался понять, как могла она оказаться в такой тяжелой ситуации и никто ей не помог. Даже не попытался.

– Друзья? – Катя задумалась на секунду и отрицательно помотала головой. – Нет, друзей нет.

– Да как же так? – не выдержал Иван. – В твоем возрасте должна быть студенческая или молодежная компания, гулянки, танцульки.

– Ха, – засмеялась Катя, – сейчас не то время, не так, как было в вашу молодость. Вы ж небось совсем старый.

Иван сконфуженно молчал. Конечно, а чего он хотел? Катя намного моложе его Борьки, для нее Иван – древняя мумия. Катя поняла, что сказала бестактность. Вид у нее сделался виноватым.

– Я вас обидела? Ну простите, я не хотела. Я просто имела в виду, что сейчас молодежь другая, каждый сам по себе. А я тем более. Я жутко неконтактная.

– Что ж ты, так и сидишь целыми днями одна в квартире?

Она кивнула.

– И не скучно тебе?

– Нет. Я пишу. Иногда леплю. Лепить, правда, недавно начала, но выходит неплохо.

– А если тебя выгонят из квартиры? Что тогда?

– Не знаю, – беспечно проговорила Катя. – Съеду куда-нибудь. Комнату сниму. Мне много не надо – была бы кровать да мольберт и краски.

Иван понимающе наклонил голову. В это время у него зазвонил телефон.

– Ты где? – взволнованно произнесла в трубку Маша. – Мы тебя потеряли. Все в порядке?

– Все хорошо, – успокоил Иван дочь, – я гуляю. Скоро приду.

– Не вредно тебе так долго гулять?

– Я потихоньку. Не один, с Серегой, – соврал он.

– Вы там, часом, того… не выпили? – совсем расстроилась Маша.

– Что ты, даже не думай. Об этом речи нет.

– Ну хорошо, – наконец успокоилась она, – ты таблетку принял?

– Да, все в порядке.

– Ладно. Давай домой, я обед сварила.

Иван убрал телефон и улыбнулся Кате, которая вопросительно глядела на него.

– Дочь. Нервничает, переживает за меня.

– Почему переживает?

– Я болел долго, в больнице лежал.

– А, ясно, – произнесла она довольно равнодушно.

Иван вновь, как когда она назвала его старым, ощутил укол обиды. Но тут же сам себя одернул: Катя еще ребенок, чего от нее ждать? Сочувствия, понимания? Ей не до того сейчас.

– Ладно, пойду я, – проговорил он и встал, – еды хватит дня на два. У тебя одежда-то теплая есть?

Она кивнула.

– Есть. Пуховик. И сапожки демисезонные.

– Какие демисезонные?! На улице минус двенадцать!

– А я не выхожу туда, на улицу, – беззаботно объяснила Катя и снова закашлялась.

– Ладно. Завтра приду, пойдем покупать тебе сапоги, – тоном, не терпящим возражения, произнес Иван.

Она только плечами пожала. Он последний раз глянул на ее милое, чуть заостренное личико и скрылся за дверью.

– Ох уж мне этот Серега! – Маша с подозрением смотрела на стоящего в прихожей Ивана, ноздри ее едва заметно шевелились.

«Принюхивается», – понял Иван. Он улыбнулся и шутливо произнес:

– Я же сказал, мы ни-ни. Сухой закон.

– Вид у тебя какой-то… – Маша не договорила, с кухни раздалось громкое шипение. Она поспешно убежала.

Иван не спеша разделся, снял ботинки и покосился в зеркало. Да, видок – глаза блестят лихорадочным блеском, на скулах пятна румянца, волосы взъерошены. Понятно, почему Маша так насторожилась. Но не объяснишь же ей, в чем дело, не скажешь, что призрак Лидии привел его к своей дочери. Тогда его точно закроют, и дело с концом.

Иван решил молчать в тряпочку о Кате. Он сходил в ванную, вымыл руки и ополоснул холодной водой горящее лицо.

– Пап, кушать иди, – крикнула Маша из кухни.

– Иду, – отозвался Иван.

Есть ему совершенно не хотелось, отчасти от общего возбуждения, отчасти оттого, что он в течение дня плотно ел у Кати. Но, делать нечего, он послушно отправился на Машин зов и сел за стол. Маша налила ему борща, положила в него сметаны, отрезала ломоть круглого столового хлеба.

– Ешь.

Иван принялся через силу хлебать борщ. Маша сидела рядом и внимательно смотрела на него.

– Не вкусно?

– Что ты, очень вкусно! Можно язык проглотить.

– Оно и видно, – с сарказмом заметила она. Помолчала немного, потом сказала: – Боря звонил.

– Ну как у них дела?

– С Зоей опять поругался. – Маша вздохнула.

– А, это у них регулярно, – Иван скривил пренебрежительную мину, – помирятся. Дня не пройдет, Борька побежит прощенья просить. Подкаблучник он, наш Борька, а жена его стерва та еще.

– Не ругайся, папа. – Маша снова вздохнула.

Вид у нее был печальный и усталый. Наверное, соскучилась по мужу, по дочке.

– Как там твои в Америке? – спросил Иван, чтобы ее немного развеселить.

– Все хорошо, – коротко ответила она.

– Звонят?

– Пишут.

Он увидел, что разговора не выходит, и решил сменить тему.

– Может, сходим куда-нибудь вместе? Я себя чувствую хорошо, а тебе нужно развеяться. Устала ты тут за мной ухаживать.

Маша посмотрела на него удивленно.

– Куда сходим?

– Ну хоть в кино. Или в этот… в зоопарк!

Иван понял, что сморозил глупость. Ну какой Маше зоопарк? Это скорей для Кати подойдет, может, ей там интересно будет зверей всяких рисовать. Машины губы дрогнули в слабой улыбке.

– Ох, папа, ну ты даешь. А я смотрю, ты идешь на поправку. И выглядишь неплохо.

– Ну так пойдем в кино? – повторил Иван свой вопрос.

На лицо Маши набежала тень, оно снова стало серьезным и грустным.

– Не сегодня, пап. Голова болит. Ты не обижайся, ладно?

– Конечно, я не обижусь. Можем завтра пойти. Или послезавтра. Как скажешь.

– Хорошо. – Она кивнула и принялась собирать посуду в раковину.

– Ты иди приляг, отдохни, – сказал ей Иван, – я сам вымою.

– Да не надо, мне нетрудно.

Маша включила кран и принялась намыливать губку. Иван постоял немного, глядя на ее хрупкие, чуть ссутуленные плечи. Она, казалось, не замечала его больше, целиком ушедшая в какие-то свои мысли.