Наталия Костина-Кассанелли - Найти, чтобы потерять [litres]

Пьетро в одно мгновение позабыл, что стоит герцогу лишь пальцем шевельнуть – и он слетит с того места, куда его вознесли отнюдь не из-за его собственных талантов, а лишь потому, что за него просила она, Бьянка. Да и на нее Пьетро стало наплевать, он больше не слушал ее умных советов, которые только и могли его как-то сдержать, – с тех пор как он связался с Кассандрой Бонджиане и соблазнил девушку так же, как в свое время и Бьянку. Только с семейством Бонджиане Пьетро повезло куда меньше, чем с венецианским домом Капелло: гордые и решительные флорентийцы не спустили позора. Братья Кассандры прикончили и самого Пьетро, и свою обесчещенную сестру. Да, этого могло бы не случиться, но… она знает, что Франческо, уставший от выходок Пьетро, дал свое высочайшее согласие на его убийство. Он признался в этом своему духовнику… и ей, Бьянке. Это ли не высшая близость?! Франческо доверялся ей во всем, она знала о нем такое, о чем он умолчал даже на исповеди! Но у нее нет детей… единственная девочка, которой она забеременела еще в Венеции, во время одного из жарких свиданий с Пьетро, растет под присмотром кормилицы в деревне неподалеку. Дочь разительно похожа на Пьетро, поэтому Бьянка предпочла держать ее подальше, чтобы не напоминать Франческо о том, на чью смерть он выписал индульгенцию.

– Твой ход, душа моя, – ласково сказал Франческо, возвращая ее к действительности. – И почему у тебя такое грустное лицо? Оттого, что ты проигрываешь? – шутливо поддел он.

На самом деле проигрывала вовсе не она – это у него была безнадежная позиция. Ее, Бьянку, звали Колдуньей не потому, что мужчины так тянулись к ней. Она была не по-женски умна, и многие сторонились ее именно поэтому. Женщина должна рожать детей и не иметь собственного мнения – а не играть в шахматы и интересоваться алхимией! В подвале герцогского замка была оборудована целая алхимическая лаборатория, и Бьянка проводила там чуть ли не больше времени, чем Франческо, ставивший эту науку выше всех других и интересовавшийся химическими преобразованиями веществ с ранней юности.

– Послушай… – начала она, но не успела ничего сказать, потому что в двери их покоев громко и тревожно застучала чья-то рука.

– Что такое? – недовольно спросил герцог.

– Ваша милость… – Слуга запыхался и был бледен. – Не извольте гневаться, но у меня плохие новости… Ее светлость герцогиня Иоанна оступилась и упала с лестницы… Она… она рожает, ваша светлость!..

Да, партия была проиграна. Его нескладная жена, вечно обо все спотыкавшаяся и бродившая по дворцу, словно сомнамбула, упала с лестницы! Черт понес ее на эту лестницу, когда он так ждет сына! Ему отвратительны ее тонкие паучьи руки, ее липкая, цвета поганых грибов кожа, ее холодные ноги… но он приходит на ее ложе снова и снова: сына! он хочет сына! А она падает с лестницы в самый ответственный момент!

– Дьявол ее побери! – выругался он и торопливо обмахнул себя крестом, прикусил палец.

Да, без дьявольского промысла тут явно не обошлось. Дура Иоанна! Когда ей велено лежать, ее носит по каким-то там лестницам!

– Коня! – закричал герцог, сбегая вниз. До дворца было рукой подать, он велел выстроить дом Бьянки так, чтобы через пять минут неспешного хода уже можно было обнять любимую, но герцог не мог ходить пешком по улице, словно простолюдин, теряя достоинство, да и ноги его сейчас внезапно стали ватными. Сын! Он знал, ему предсказывали, что теперь у него обязательно будет сын, – и что?! Неужели звезды снова посмеются над ним?!

Герцог Франческо I Медичи вставил негнущуюся ногу в стремя и ударил непонятливого коня в бока. Пролетел махом квартал, спрыгнул, побежал наверх – не по той ли самой роковой лестнице?..

У покоев жены суетились, вскрикивали, бегали, хлопали дверьми… Увидев хозяина, притихли, расступились, склонились… «Словно трава под ветром», – вдруг подумал он.

– Что?! – нетерпеливо спросил Франческо у лекаря, но и без его слов уже все понял. У него родился ребенок. Крупный ребенок. Сын. Мальчик. И этот мальчик родился мертвым.

Жена его тоже сейчас умирала, но какой вообще был прок в этой женщине, которая не дала ему того, чего он так хотел?! Которую он не любил и даже не уважал! Которая лишь безмерно его раздражала?!

Да, австрийская партия была проиграна вчистую.

– Я вас раньше здесь не видела! – сказала томная красавица в ультракоротких шортиках, возникшая, словно прекрасное видение на моем горизонте, – вместо ожидаемой и в последнее время неизбежно печальной Ирочки.

– Я вас тоже раньше не видел! – честно признался я. – Обычно я играю с другим… гм… с другой партнершей.

– Надеюсь, я вас не разочарую! – пропела длинноногая гурия. – Хотя я только начинаю… по выходным! Обычно я приезжаю сюда по субботам, а вы?

– Лев Вадимович Стасов, – счел нужным представиться я. – Я здесь работаю… то есть приехал провести творческий отпуск.

Я непроизвольно начал врать и метать бисер, причем сразу в огромных количествах. Видимо, гормоны внутри моего организма, измученного видом недоступной Лин, безнадежной Ирочки и Светы-Лючии, более не покушающейся на меня, начали настоящий бунт.

– Та-а-анечка! – пропела райская дива. – А здесь хорошо, да?

– Я в основном работаю. – Я пытался овладеть ситуацией внутри, взять революцию под контроль, скрутить зачинщиков и заточить их, но пока у меня ничего не получалось. Вместо того чтобы сурово насупиться, изобразив Льва Толстого, осуждающего моральную распущенность, попрание христианских ценностей и мясоедение, я вился вокруг Танечки ужом, поддакивал, поддерживал, советовал… и неожиданно для себя выиграл.

– Ну-у-у… так нече-е-естно… – надула она прелестные губки, ничуть не похожие на печальный Уточкин клювик и созданные природой явно лишь для страстных поцелуев. – Теперь вы просто обязаны компенсировать мне плохое настроение!

Судя по виду Танечки, настроение у нее было чудесное. Возможно, она принадлежала именно к тому редкому типу женщин, которые вовсе не умели обижаться, а также обижать, требовать, закатывать скандалы, надеяться на продолжение отношений после случайной ночи и, рыдая, ждать потом покаянных звонков. Дождавшись же, осыпать позвонившего градом упреков и снова ссориться – нет, определенно Танечка была не такая!

– Какую именно компенсацию вы предпочитаете?

«Опомнись, Стасов! – истерически орал где-то задавленный резвящимся половым инстинктом внутренний голос. – Эта фифа с идеальной искусственной попой не для тебя! Раскланяйся, пожелай ей успехов в труде, учебе, а также хорошей погоды и приятного съема более подходящих объектов, и беги!» Однако гормоны, вкупе с моим эго, обиженным Кириным молчанием, требовали проверить голословные заявления на предмет искусственности округлостей прелестной Татьяны. И проверить они желали немедленно и сейчас же.