Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

— Ваш билет! — грозно подступает он к женщине.

— Какой билет! — отрезает она. — Нет у меня билета и не будет!

— Тогда платите штраф.

— Не буду я платить. У меня денег нет, — протестует женщина. — Я безработная, у меня трое детей, и муж уволен с работы. За квартиру и отопление дерут, продукты покупать надо, а тут еще дорогие билеты! — все больше распаляется она.

— Тогда ходите пешком, — уже примирительно говорит контролер и оглядывается, как бы в поисках поддержки.

Все молчат, кто с усмешкой выжидательно смотрит, что будет дальше, кто отворачивается, давая понять, что к нему это не относится.

Наконец вмешивается солидный дядя средних лет.

— Как вам не стыдно, мадам! Вы же латышка, гражданка Латвии…

Женщина только того и ждала:

— Ах так, — разозлившись, кричит она. — Гражданка… нужно мне это ваше гражданство, на черта оно сдалось! Какой от него толк, если мне нечем детей кормить, нечем платить за квартиру? Работа мне нужна, работа и хлеб, а не ваше гражданство! Чтоб они все провалились! Что мне делать? Идти депутатов и бизнесменов обслуживать или в бардак? Там я тоже не гожусь, не такая уж молоденькая и хорошенькая, и этому не обучена.

— В бардак идти незачем — кругом бардак! — отозвался кто-то в толпе.

— Подойди только, — смелеет женщина. — Подойди! Я тебе глаза выцарапаю!

Контролер поворачивается, хочет взять женщину за руку.

Молодой мужчина со светлой бородкой делает шаг в сторону контролера.

— Дуй отсюда, старичок, и живо! Сматывайся! Нечего тут воду мутить.

Марис хочет защитить контролера, но Розниекс его удерживает.

— Не надо, Марис, не вмешивайся! Женщина права.

Контролер задом пятится к двери и на остановке выходит из троллейбуса.

Настроение у Розниекса испорчено. Они выходят у вокзала и направляются в Полицейское управление.

— И что у нас тут дальше будет? — спрашивает Марис.

— Посмотрим, — недовольно бурчит Розниекс. — Ни один капиталист не поднимет цены так, чтобы люди не в состоянии были заплатить. Ведь тогда никто ничего не будет покупать. Высокие цены всегда приносили одни убытки, а не доходы, не прибыль. Идиотство! Высокие цены не выдерживают конкуренции. Главное условие в Европе — производить больше и дешевле. — Розниекс не хочет больше об этом говорить.

Предъявив полицейскому удостоверение, оба следователя поднимаются по широкой лестнице.

Когда Розниекс открывает дверь кабинета, там оживленно беседуют Стабиньш и Елена.

— Ну, ребята, как раз вовремя, — поднимается Стабиньш и выходит навстречу. — Садитесь, господа! Елена, то есть майор Спуре — с сегодняшнего дня она уже майор, — как всегда, принесла что-то новенькое, свеженькое.

— Поздравляем, поздравляем! — Розниекс пожимает Елене руку и садится. Марис тоже здоровается с коллегами.

— С чем же вы меня поздравляете? Со званием майора или с новостями? — задорно улыбается она мужчинам. — Если хотите выпить за майора, то шампанское на стол! Если хотите услышать новости, то слушайте, господа! — Она усаживается на стул поудобнее, по привычке закидывает ногу на ногу и, закурив, начинает свой рассказ:

— Я проверила уголовные дела и собрала еще кое-какие сведения о Роберте Зиверте. Так вот, Роберт Зиверт, по кличке Бегемот, Штангист и Робот, был семь раз судим за изнасилования, ограбления, убийства. Лечился в психиатрических больницах. По уголовным делам ему были назначены две амбулаторные и две стационарные психиатрические экспертизы. Заключение, как всегда, трафаретное: «Психические отклонения очевидны, но они не достигают такой степени, чтобы считать невменяемым».

— Старый, отработанный штамп, — вставил Розниекс.

Согласно кивнув, Елена продолжает:

— В документах экспертизы говорится, что Зиверт появился на свет в трудных родах, череп сдавлен, так как ребенок был ненормально крупный. В школе учился плохо, посещал вспомогательную школу, поскольку был слабо развит. Еще в раннем детстве у него проявились садистские наклонности — мучил животных, стрелял птиц из рогатки, вешал собак и кошек, ловил белок и задушил ягненка. Пытался изнасиловать кошку. Физически был сильный и жестокий. Часто избивал одноклассников по наущению других школьников. В каждом классе сидел по два-три года. Учась в пятом классе, в четырнадцать лет изнасиловал девятилетнюю девочку. В пятнадцатилетием возрасте за изнасилование малолетней девочки впервые приговорен к трем годам лишения свободы. После чего больше сидел, чем жил на свободе. Во всех делах говорится, что, насилуя, он жертву душит, иногда и наносит телесные повреждения — колет иголками, режет ножом, ножницами, жжет сигаретами.

— Интересный, характерный портрет, — резюмирует Розниекс. — А почему он Штангист и Бегемот?

— Он физически очень сильный, толстый и неуклюжий, как бегемот. В колонии он поднимал и переносил большие тяжести. Администрация вовсю его использовала на физических работах и всегда давала отличные характеристики. Его силу использовали и зэки, те, что поумней и половчее. Отсюда и кличка у него Робот, а не потому, что имя у него Роберт.

— Метко. В зоне клички всегда меткие, — объясняет Стабиньш, — Стало быть, вожаком он никогда не был, инициатором тоже.

— Безусловно! — подтверждает Елена. — Во всяком случае, не он разработал план убийства и сокрытия следов преступления. Он, как всегда, был хорошим исполнителем.

— Так я и думал, — заключает Розниекс. — А есть какие-нибудь сведения, где искать этого типа?

Наманикюренными пальцами Елена вдавливает в пепельницу окурок сигареты.

— Он исчез из нашего поля зрения. В Латвии, надо полагать, его нет. Слишком заметная фигура, ему трудно улизнуть из наших сетей. Я воспользовалась старой системой связи и отправила шифрованные телеграммы также в Россию, Сибирь, на Украину и в Белоруссию. Полиция интернациональна. Всегда находит общий язык и друг другу помогает.

— И есть какие-нибудь ответы? — осведомляется Розниекс.

— Ждем!

— Хорошо поработали, — доволен Розниекс. — Скажи, Улдис, где ты раздобыл такую помощницу?

Марис смотрит на нее с восхищением. «Мне бы такую жену, — думает он. — А не какую-нибудь там пустышку-фифочку».

Елена тут же перехватывает его взгляд и читает его мысли.

— Не смотри на меня так, Марис, — будто с сожалением, медленно говорит она. — Я замужем и очень люблю своего мужа! — Слова «очень» и «люблю» она долго тянет, складывая губы как для поцелуя. Глаза ее смеются.

— Получил? — Стабиньш грозит Марису пальцем. — Смотри, Марис, еще получишь! Нашу Елену голыми руками не возьмешь. Рассказывайте, Елена, дальше!

— Я изучила и историю Ванды Плесковской, по кличке Яблонька. Она оказалась очень занимательной, и надеюсь — нам пригодится. Ванда дважды судима. Выросла в интернате. Она была квалифицированной воровкой. Стояла у нас на спецучете. Поле деятельности — рижский центральный универмаг и другие крупные магазины, но в последнее время ее там не было видно. Судима вместе с некоей Эрикой Пигачевой по кличке Красотка. Они работали вместе и были близкими подругами. По материалам дела видно, что обе они попались, когда Ванда залезла в сумочку к богатой даме, а Эрика ее прикрывала и взяла добычу. Согласно оперативным данным, они действовали весьма успешно, с предварительной подготовкой, и по обстоятельствам менялись ролями. Обеих долго выслеживали. Но они всегда умели выскользнуть из когтей наших сотрудников. Обе занимались валютной проституцией, но не часто, лишь тогда, когда прибывали солидные иностранные суда, с мелкотой они не путались. Наши парни и девушки из отделов по борьбе с карманниками и валютной спекуляцией рассказывали, что Том — Владислав Стрижельский — для обеих был близким другом, вожаком, советником, а иногда и сутенером.