Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

Левенсон и Эшколи сидят в кафе на открытой террасе аэропорта и посасывают через соломинку коктейль из соков. Оба моссадовца одеты по-европейски, но с чалмой на голове, как тут принято. Большие белые чалмы из шелковой ткани украшены значками спереди. По этим значкам их и должны узнать.

Оба приятеля молчали. Эшколи вообще человек неразговорчивый, хотя считается, что евреи любят поговорить, поспорить. Род Эшколи не из Европы. Его дед и бабка приехали когда-то в Палестину из Йемена. А он родился и вырос в кибуце, служил в армии, и там ему предложили работу в «Моссаде». Эшколи очень любит спорт. Специализировался в тяжелой атлетике, занимался штангой, греко-римской борьбой. Это не мешает ему быть быстрым, легким и ловким. На него вообще всегда можно положиться. Ариэль Эшколи, можно сказать, прекрасно дополняет Цви Левенсона, который, быть может, и утонченнее, интеллигентнее. Однако друзья прекрасно понимают друг друга. Они провели уже не одну операцию вместе. Начальство знает об их дружбе и поэтому охотно посылает их на задание вдвоем.

На сей раз операция предстоит несложная, но обоим хочется в этом деле поставить последнюю точку.

— Кажется, летит, — Эшколи показал на крошечный самолетик в небе, который через несколько минут превратился в серебристого цвета лайнер. Он легко и точно приземлился на взлетно-посадочной полосе, затем плавно вырулил на нужное место. К лайнеру подъехал трап, открылась дверца, и пассажиры по одному начали выходить и спускаться по трапу и расходиться в разные стороны.

Пожилой мужчина, худощавый и элегантный, в темных роговых очках, и столь же элегантная молодая дама, сойдя с трапа, остановились на поле и, напряженно озираясь по сторонам, явно искали кого-то глазами.

Солидно и неторопливо, с большим достоинством к паре подошли Левенсон и Эшколи, изрядно подгримированные.

— Господин и госпожа Папандреус? — спросил Эшколи по-английски.

Эдгар Эглон — это был он — сначала бросил взгляд на Эшколи, потом внимательно стал разглядывать Левенсона. Ему что-то очень не понравилось в этом более светлокожем арабе. Его манеры явно напоминают кого-то. «Арабы тоже бывают разные», — мысленно успокоил себя Эглон и неохотно буркнул в ответ:

— Да, мы!

— Тогда будьте добры — вас ожидает машина, — Эшколи приложил руку к груди и победоносно поклонился.

Левенсон последовал его примеру.

Эрика Пигачева — это была она — рассеянно смотрела по сторонам, на незнакомый ей мир. Она совсем не думает об опасности. Ей кажется, что она сбросила свое прошлое, как змея сбрасывает старую кожу, и теперь, будучи свободной, сможет беззаботно жить — для себя и собственного удовольствия.

Эрика, взяв Эглона под руку, кокетливо улыбнулась обоим мужчинам и с гордо поднятой головой пошла в сторону выхода на летное поле. Левенсон и Эшколи — за ними, отставая всего на полшага. Все их внимание приковано к идущей паре и окружающей ситуации.

Когда все четверо спускались по пологой лестнице, мальчишка-оборвыш, сидевший на ступеньке киоска, подал рукой какой-то знак. Левенсон не сразу обратил на это внимание. А Эшколи заметил, подался вперед, но опоздал.

Эглон молниеносно выхватил откуда-то нож-стилет и всадил его Эрике в шею. Эрика тихонько вскрикнула и повалилась.

— Теперь не расколешься, заткнешься навеки… — прошипел он.

Эшколи схватил Эглона за руку и вывернул ее. Нож выпал и звонко ударился о мостовую. Эглон пристально всмотрелся в Эшколи, потом в Левенсона. Лицо его вдруг перекосилось от циничной и злой ухмылки. Он узнал Эшколи.

Он медленно выплюнул ампулу с ядом. Она упала на мостовую и разбилась вдребезги, от смертельной жидкости остались всего две капли.

Эшколи надел Эглону наручники. Эглон, еще раз окинув обоих долгам взглядом, злобно рассмеялся:

— Ха! Жиды никого не расстреливают! У них такой гуманный закон. А в тюрьмах у них жизнь гораздо лучше, чем у нас, в Латвии, в доме для престарелых…

Левенсон с силой потащил Эглона к машине, втолкнул его, и они поехали.

Навстречу им с громкой сиреной неслась машина «скорой помощи», а за ней — полицейская…

Ингуна Силиньш уютно устроилась в плетеном кресле открытого летнего кафе у самого моря. Перед ней на таком же плетеном столике стоял бокал шампанского и вазочка с орехами. Время от времени она лениво потягивала шампанское, уже без пузырьков, брала щепотку орехов и рассеянно грызла их. Ингуна, казалось, витает где-то в мире своих мыслей и ни в ком не нуждается. Этакая вечная одиночка, которой всегда лучше наедине с собой. Но краешком глаза она все же поглядывала на широкую каменную лестницу, ведущую к пляжу мимо кафе.

Когда Валдис Розниекс спускался по лестнице, Ингуна смотрела на море. Розниекс не узнал ее сразу. К тому же она сильно изменилась: волосы коротко острижены, седые, хоть и отбеленные. Сама Ингуна загорелая, как индианка. На ней модная кожаная юбка и жакет. Розниекс остановился только потому, что черты ее лица показались ему очень знакомыми.

— Вы это или не вы? — Розниекс подошел ближе.

Ингуна грустно улыбнулась:

— Я. Кто же другой?

— А почему одна?

— А кто, по-вашему, мне нужен? — ответила она вопросом на вопрос. — Я всегда была себе хозяйка. А теперь — особенно. Присаживайтесь, господин Розниекс, раз уж так получилось, что мы встретились. Я надеюсь, вы меня не искали специально.

— Нет, не искал, — Розниекс сел на другой плетеный стул — подальше от стола. — Искать действительно не искал, но судьбе было угодно снова свести нас. Как говорится, гора с горой не сходится, а люди встречаются…

— Я пришла попрощаться с морем, — проникновенно сказала Ингуна, словно не слышала последних слов Розниекса. — Завтра я уезжаю отсюда навсегда… — она подавила вздох. Глаза ее выражали искреннюю грусть.

— И куда же уважаемый адвокат намерена уехать? — Розниексу явно не удавалась ирония.

— Я уже не адвокат. Оставила коллегию довольно давно. Теперь оставлю и Латвию.

— Латвию? — Розниекс был удивлен. — И не жаль?

— Не жаль. Когда я что-нибудь для себя решу, то уже ни о чем не жалею.

— И далеко уезжаете?

— Далеко, очень далеко!

— Хм, — Розниекс огорчился, но спросил: — В котором часу вы уезжаете и на чем? Может, разрешите вас проводить? — Это было не проявление джентльменства — снова вспыхнуло утихшее было чувство.

— Можете, но вы сами не пойдете провожать после того, как узнаете все, что я хочу вам рассказать. Я не просто хочу рассказать. Для меня это необходимость. Иначе я не смогу спокойно уехать!

— Вы ждали меня здесь? Знали, что я хожу сюда? — Розниекс был озадачен.

Ингуна не ответила. Да ответ и не нужен был.