Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

— А почему бы и нет? — глаза ее выражали и вызов и презрение. — Разве я не достаточно квалифицированный юрист? — Подавив свои эмоции, спокойно продолжила: — Никогда не надо себя обижать и слишком низко себя ценить, господин Розниекс. Меня тоже… Признаюсь, что отец делал такие намеки, но прямо ничего подобного не высказывал. Но после первой же встречи с вами я поняла, что эта мысль никуда не годится. О том, что план с Марисом Спрогисом удался, что дело успешно застопорилось и надолго, я поняла после разговора с Граудыньшем — следователем по особо важным делам и особо важным господином, — Ингуна не удержалась от иронии. — Мне оставалось только сделать обратный ход — заговорить зубы напыщенному Граудыньшу, разжечь сомнения по поводу стабильности доказательства вины Мариса и тем добиться прекращения дела. Отец помог бы телефонным звонком сверху — как бы реагируя на жалобу Мариса Спрогиса. А я должна была подготовить почву для освобождения Мариса подачей заявления следователю Граудыньшу. Дело ладилось, но тут встрял покойный Стабиньш. Он ловкий и умный полицейский — перед ним шляпу долой! Только вот работать ему не давали, как он этого хотел. Кроме того, карты нам здорово смешали те двое, которые приехали из Израиля. У них были головы на плечах. Отец понял, что ему не следовало связываться с Эглоном и Озолиньшем, потому что оба в свое время сильно замарались и находились на особом учете в «Моссаде». Однако тогда еще отец всего этого не знал. И вообще — где набрать чистые кадры для нечистых дел? Отец не очень сожалел, что самый крупный груз пропал, когда моссадовцы его ловко перехватили в ливанской пустыне. Бизнес есть бизнес, тут не обходится без риска и потерь.

— А как же вам удалось поймать Мариса во второй раз? Это произошло совсем загадочно. Как вам удалось так ловко взять его в плен?

— О, это был сладкий плен, плен любовный. Денежки, которые привез так называемый турецкий дипломат, предназначались для всей компании. Но там было больше наркотиков, чем денег. Отец никогда ни с кем не связывался конкретно — я уже об этом говорила. Сам деньги тоже никому не платил, не перечислял. Деньги к ним шли в виде процентов из нескольких арабских банков, которые поддерживали террористов… Ваша ошибка состояла в том, что деликатное задание заменить турка вы доверили Марису. Марис хороший мальчик, достаточно привлекательный в сексуальном плане, но никудышный актер. Красавица-потаскушка Эрика его сразу расшифровала. Эрика была умненькая, расторопная и хитрая бестия. Жаль, что погибла.

— Послать на это задание Мариса — идея моссадовцев. — Розниекс не заметил, как опять вступил в разговор.

— Понимаю их. Марис статный, привлекательный мужчина, похож на дипломата, да и задание не было таким уж трудным. А я думаю, надо было послать Шота — Шота Руставели, как вы его называли. К тому же он грузин…. Кстати, где он теперь?

— Уехал в Петербург. Работает там в милиции и, как я слышал, успешно. Он наполовину латыш — родился в Ленинграде, то есть в Петербурге.

— А где Марис Спрогис?

— Работает в фирме, стал бизнесменом. Очень растолстел — солидно выглядит.

— И поумнел, кажется. Надеюсь, по крайней мере. Я, помнится, встретила его в казино. Следователь бы из него все равно не получился — ни в коем случае.

Ингуна поняла, что Розниексу было необходимо немного переключиться, иначе нервы его не выдержали бы.

— А откуда у вас это шикарное бомбоубежище? — мрачно поинтересовался Розниекс.

— Фактически оно принадлежало моему отцу. Он откупил его когда-то у бывшего хозяйства ЦК партии. Сейчас он уже его продал. Теперь ведь все можно купить и продать, без каких-либо ограничений. А чем занимается ваша симпатичная дочка? Она мне очень понравилась…

— Алина стала писательницей. Она литературовед. Депутат от партии «Народного согласия», — Розниекс всегда гордился своей дочерью.

— Она вышла замуж?

— Нет, — рассеянно ответил Розниекс. Он уже думал о другом. — Н-да, — глубокомысленно крякнул он. — Вот он каков, наш мир! А я, старый дурак, представлял его себе другим… А вы не боитесь мне все это рассказывать? Ведь я дон-кихот и могу Дроздовскому сильно навредить.

— Не боюсь. Извините, господин Розниекс, но звучат ваши слова наивно. Ведь вы же умный человек, хотя и большой правдолюб. Доказательств вины моего отца у вас не будет никогда, даже самых ничтожных. Он всегда работал очень чисто и всегда имел надежные тылы. Так что пусть тебя не мучает совесть, — Ингуна вдруг перешла на ты и нежно посмотрела в глаза Розниексу. — Вы со Стабиньшем вдвоем бессильны против него одного. И еще. Вы, следователь Розниекс, — слишком маленькая сошка в этом грязном и бесстыжем мире, в этой большой яме с дерьмом.

Розниексу вдруг показалось, что действительно дурно запахло. Ему сразу захотелось в баню, хорошенько помыться. А поможет?

— Вот почему я не могла ответить на твою любовь, Валдис. И не только потому, что во всей этой истории мой отец был главным твоим противником, но и потому, что между нами существовал психологический барьер. Ведь я могла бы воспользоваться твоими чувствами во вред тебе же и Стабиньшу. А этот барьер переступить я все же не смогла.

От охватившего ее возбуждения Ингуна учащенно дышала. Словно боясь, что не успеет все сказать, она быстро добавила: — И еще. Есть еще один барьер. Если бы мы сошлись, мой отец не выдержал бы этого. Не о таком принце для меня он мечтал. И наконец последнее. Я вас любила. Люблю и теперь. Если бы мы были вместе, я не могла бы не рассказать вам то, что рассказала сейчас, — о себе и о моем отце. Я знаю вас, Валдис! Вы никогда не смогли бы смириться с тем, что я такая, и жизнь у нас не сложилась бы. Так предначертано судьбой. Прочь эмоции! Мы расстаемся как хорошие друзья. Но мы никогда больше не встретимся. А знаете что?.. Я никогда тебя не забуду… Ты навсегда останешься в моем сердце… Это все, что я хотела сказать. — Ингуна бессильно опустила руки. — Не подавайте мне руки — я знаю, что вам это будет неприятно.

Лицо у Розниекса посерело. Ему стало нехорошо, сильно разболелась язва. Зеленые круги заплясали у него перед глазами. Он посмотрел на Ингуну долгим взглядом, словно хотел запечатлеть ее в памяти на всю жизнь. Потом медленно поднялся со стула и пошел прочь, не оглядываясь.

— Теперь вы поймете, почему наши пути не совпали, а перекрестились, и каждый пошел своей стороной… — слышал он за спиной голос Ингуны. Она не стремилась его задержать, не звала его обратно. Она и обиды не чувствовала — понимала, что так все и должно быть.

Розниекс шел по пляжу, не видя дороги. Теперь пелена облаков рассеялась, и солнце — багровое и тяжелое, словно напившееся крови, — медленно погружалось в темное, почти черное и таинственное море. Ветер гнал к берегу пенистые волны, но Розниекс, ничего не замечая вокруг, все шел вперед. Он мучительно вспоминал какую-то очень важную мысль и никак не мог вспомнить. Наконец он снова услышал сказанные когда-то Интой слова: «Тебе давно пора на пенсию».