Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

Улдис сначала смутился, потом улыбнулся:

— Я был у вас в гостях, и вы меня все же не выгнали. Отвечу тем же. Проходите в комнату.

— Только поэтому? — Ирена принужденно рассмеялась, но не заставила упрашивать себя. Подхватив тяжелый рюкзак, критически оглядела свои башмаки, перевела взгляд на чистый пол, тщательно вытерла ноги, вошла в комнату и уселась у небольшого столика.

— Придется немного обождать, — извинился Улдис, скрываясь в другой комнате. Вскоре он вернулся одетым и причесанным.

— Могу предложить кофе.

— Спасибо, нет, — отказалась Ирена. — Сперва хочу извиниться, что так вломилась к вам, но дежурный в отделе сказал, что на работе вас сегодня не будет.

— Да, я только ночью приехал.

— Во-вторых, мне очень хотелось этот последний на свободе разговор с вами провести в домашней обстановке. — Она подавила вздох. — У меня в этой области свои воззрения. Вот, возьмите, — Она не дала Улдису времени возразить. — Это мои собственноручные показания. Юридически это называется «явка с повинной». В тот раз я не была с вами полностью откровенной, и пожалела об этом, когда узнала то, что знаю теперь. Да, старший лейтенант Стабиньш, я воровка, злонамеренно использовавшая свое служебное положение. Хотя доставалось мне очень немного. Но сообщницей убийцы я никогда не стану. Я помогала директору Зале организовать аферу с левым товаром, я подсунула Зиедкалне накладные на подпись. Она, бедная, ничего не знала. Тогда я поняла, что Зиедкалне использовали, как надежную ширму, на нее никогда не пали бы подозрения. Вы, конечно, понимаете, о чем я говорю.

Стабиньш кивнул:

— Мы только не знали, что вы так тесно связаны с этим.

— Теперь будете знать, — вызывающе сказал она. — После смерти Ольги меня стали одолевать сомнения и угрызения совести. Но я все еще не понимала, что эти левые операции могут быть как-то связаны с этой смертью. В тот раз я сказала вам, что не верю в это. Тогда это было правдой. Но я доискивалась. У меня была причина искать. Я знала, кто звонил Ольге и назначил ей встречу. Кое на что я в тот раз вам намекнула, но сказать открыто боялась, своя рубашка ближе к телу. А теперь мне все равно. — Она говорила жестко и безжалостно. — Я знала, что все важные разговоры Зале записывает на магнитофон. (Стабиньш усмехнулся.) Не смейтесь. Она все всегда делает с расчетом, обдуманно, и если потом кто-нибудь попробовал бы выйти из повиновения, у нее был бы козырь — запись. Я знала: если гибель Ольги связана с торговыми делами — без записи не обошлось. Искала, искала. Дома такие вещи не держат. В магазине? Тогда только в таком месте, куда можно добраться и после опломбирования магазина. В подвале я проверила все ящики, ощупала все кирпичи, и в конце концов за одним из них нашла. — Она вынула из сумки бумажный сверточек. — Это последняя надежда Зале, последняя индульгенция и последний шанс остаться в живых, если ее разоблачат. Но сейчас этот ролик обратится против нее. Прослушав запись, я поняла, какую ужасную роль сыграла в этом деле сама. У всего, даже у подлости есть границы. Молчать я больше не имела права. И так уж молчала слишком долго. И вот я пришла. Арестуйте! Я больше не боюсь. Я рассказала вам почти все. — Она вздохнула. — Я понимаю: овации не будет, и просить жалости я не стану. Скорее наоборот. В свое время я хотела стать судьей. И вот мечта своеобразно исполнилась. Мой первый приговор жесток, но справедлив. Я осудила себя со всей строгостью и требую наказания. Не говорите ничего. И еще — последнее. Вы, Улдис, должны это знать. Это не смягчающее обстоятельство, и я не попрошу о смягчении, но только… Не считайте, Улдис, что я непоправимо испорчена, безнадежно пала. Это очень важно для меня, потому что… — она на миг запнулась, — мне не безразлично, что вы обо мне думаете…

Наступила тишина. Улдис долго смотрел на Ирену и не знал, что ей сказать. Наконец, опустил глаза.

— Арестовывать, Ирена, я вас не арестую, — сказал он тихо. — Хотя ради вашей же безопасности это стоило бы сделать. Но я не могу. Пойдемте в прокуратуру, к следователю Розниексу. Он умный человек. Он что-нибудь придумает. — Улдис подошел к телефону, набрал номер. — Привет, старик, это я. — Голос его звучал невесело, скорее мрачно.

— Улдис, ты? Тебя сам Бог послал! — радостно откликнулся голос Розниекса. — Давай сюда быстрее! Есть кое-что интересное!

— Что именно?

— Хотя бы то, что ночью Вершинин привез Паэглите вместе с одним контрабандистом из той же компании. Прямо из Лиепаи.

Улдис помолчал, глядя на Ирену, потом сказал:

— Мелочь — твоя Лиесма. Я привез данные поинтересней… А только что установил еще один важный факт. Кажется, скоро мы и в самом деле кончим с этим делом. Сейчас буду у тебя.

— Идемте, — сказал он Ирене, уже ожидавшей в прихожей.

Гости были и жданными, и нежданными. Арию давно уже донимали дурные предчувствия. Но для страха, казалось, причин не было. По характеру своему Ария была чересчур нерешительна и слаба, чтобы переоценить или изменить что-то в своей жизни. Она, как обруч, катилась по склону вниз, хотя понимала, что внизу — трясина, в которой можно не только увязнуть, но и утонуть, но не находила силы остановиться.

Ее не очень радовали деньги, приходившие, как проценты, за каждую проданную вещь. Страх был сильнее. Но клиентки требовали товар, как одержимые, и Лиесма едва поспевала доставлять его Арии. Однажды она уже совсем хотела бросить все и бежать куда глаза глядят. Но снова не хватило решимости.

Потом внезапно погорел Эгон. Лиесма прибежала в салон предупредить, чтобы спрятала все, что можно. Ария дрожала, как осиновый лист, ежечасно, ежеминутно ожидая, что за ней придут. Лиесма исчезла. Ария не спала ночами и наконец решила: хватит, конец на вечные времена. Отныне ни одного кольца, ожерелья, сережки. Все!

Но Лиесма, искусительница, появилась снова. Веселая и уверенная, как раньше. Принесла новые вещички — больше, чем раньше. Ария едва не лишилась языка.

— Что ты на меня вытаращилась, как курица на ячменное зерно! Эгон не мог не погореть: милиция давно сидела у него на хвосте. Слишком осмелел, разгулялся. Яшка предупреждал его, чтобы не брал больше товара и списался с судна. А этот уперся. Тогда Яшка решил рубить концы. Сам позвонил таможенникам. Мы знали, что Эгон за собой никого не потянет. Ему невыгодно. Некому будет носить передачи. Это ведь так: чем больше компания, тем больше шума, и получишь больше, — так рассказывала Лиесма. Ария слушала, не зная, верить или нет. Она не знала, кто такие Эгон и Яшка. Она даже не знала, что Лиесму зовут Лиесмой, как ее фамилия, где живет…

Эдит приходила реже и держалась, как супруга большого начальника. Делала прическу, маникюр, интересовалась жизнью и, как бы между прочим — делами фирмы, как она это называла. Иногда и она приносила для продажи ценную вещичку. Об Эдит Ария совсем ничего не знала. Зато Эдит знала об Арии куда больше, чем Арии хотелось бы.