Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

— Кто-нибудь ждет? — спросил следователь, не поднимая глаз от схемы.

— Да. Такой милый мальчик.

— А понятые явились?

Кудряшки встряхнулись снова.

— Стоят, как солдаты. Звать?

Розниекс убрал схему со стола и вместо нее выложил четыре дамских сумочки разного размера и цвета.

— Зовите!

Кудрявая головка исчезла.

Войдя, Ромуальд вопросительно посмотрел на следователя. И вдруг взгляд его застыл, наткнувшись на светлую сумочку, и уже не отрывался от нее.

— Нашли, — прошептал он. — Нашли мамину сумку!

Следователь, потирая подбородок, наблюдал за реакцией юноши. Потом улыбнулся.

— Садитесь, Ромуальд. Не переживайте так болезненно, — сказал он чуть виновато. — Садитесь и успокойтесь.

Он помедлил, давая Ромуальду время прийти в себя, прежде чем спросить:

— Вы и в самом деле не встречали своего отца с самого детства, не помните его?

Ромуальд затряс головой.

— Нет. — И вдруг вскрикнул: — Разве это он… он сделал это?

— Вряд ли, Ромуальд. Какие у него могли быть причины? Но между прочим, смогли бы вы узнать его, если бы встретили, скажем, на улице?

— Сомневаюсь. Но какое это имеет значение?

— Сейчас не имеет. — Розниекс задумался. — А стали бы вы с ним говорить, если бы возникла надобность?

— Что я мог бы ему сказать? Мы ведь совершенно посторонние люди.

— М-да. Ну ладно. Это я только так спросил. Насколько я понял, эта сумочка принадлежала вашей матери?

Следователь кивком указал на светлую сумку и нажал кнопку звонка. Возникла кудрявая головка.

— Да?

— Куда девались понятые?

— Да тут, за дверью. Сопят и шаркают.

Розниекс с укором посмотрел на секретаршу:

— Вы на каком курсе учитесь?

— На втором. А что?

— Значит, должны были что-нибудь слышать о судебной этике. В таком случае, предельно вежливо попросите понятых войти и оказать нам помощь. Поняли?

Секретарша повиновалась. Через мгновение в дверь несмело постучали, и две старушки, шаркая ногами, вошли в кабинет. Розниекс встал им навстречу, усадил на стулья у стены и объяснил:

— Этот молодой человек — Ромуальд Зиедкалнс — попытается опознать одну из этих сумочек, как принадлежавшую его матери, а мы с вами составим об этом протокол.

Старушки заинтересованно переглянулись.

Когда протокол был написан, Розниекс вежливо распрощался со всеми и снова подошел к окну. Тяжелые тучи лежали над самыми крышами, и казалось, вот-вот они разразятся грозой, но на деле моросил лишь мелкий дождик, почти незаметный глазу. Ромуальд прошел мимо окон, не оглянувшись, угрюмый, подавленный. Нет у него отца, и никогда не будет, хотя по документам такой и числится. И в прошлом осталась мать — вырастившая его, давшая ему все, что только могла дать.

Розниекс, сам рано лишившийся родителей, знал, что значит остаться без поддержки, самому пробиваться в жизни. Он затворил окно. Грусть не проходила. Он подошел к окну, набрал номер.

— Кто дежурит? Приведите мне, пожалуйста, Зиедкалнса. Да, Виктора Зиедкалнса, — произнес он, зная заранее, что встреча с деградировавшим типом настроения не исправит.

Опущенные плечи, опухшее, обросшее седой щетиной лицо. Маленькие водянистые глазки непрестанно перебегают с предмета на предмет, не осмеливаясь взглянуть на следователя. На голове — засаленная шляпа, пальто обтрепалось, каблуки башмаков сбиты на сторону. Зиедкалнс выглядел, словно его только что извлекли из обжитого крысами чердачного угла или погреба.

Позади него стоял сержант милиции.

— Садитесь, Зиедкалнс, — Розниекс с сожалением глянул на недавно обитый красивой оранжевой тканью стул перед столом. Зиедкалнс уселся, положил шляпу на пол.

«Таким нельзя показывать его Ромуальду», — мелькнуло в голове следователя.

— Ну, что нового придумали за ночь?

Лишь теперь Зиедкалнс впервые взглянул на Розниекса, но тут же отвернулся и тупо уставился в стенку. Он молчал.

Этот тип Розниексу был противен. Приготовив на столе бланк протокола, следователь продолжал:

— То, что вы часто отсыпались после пьянок в подвале, вы не отрицаете?

Зиедкалнс все еще глядел в угол, словно отвести взгляд означало бы для него — попасть в большую беду.

— Ну, да, — наконец пробормотал он.

— А как сумочка вашей бывшей жены Ольги попала в подвал, вы не знаете. Остаетесь при этом? — Розниекс начал заполнять протокол.

Руки Зиедкалнса неудержимо тряслись. Он то клал их на колени, то опускал, то хватался за край стола.

«Дать бы ему сто грамм, говорить было бы куда легче», — шевельнулась в голове следователя запретная мысль.

— Вы сумочку туда не приносили?

— Нет, — кратко ответил Зиедкалнс.

— Свидетельница Марта Лиепа, проживающая на первом этаже, видела, как вы проковыляли через двор с сумочкой под мышкой.

— Меня? — Зиедкалнс встрепенулся и вдруг разозлился. — Я уже сознался: не работаю, выпиваю, дома не живу. Вот и судите меня, как бродягу, как паразита! — Он закашлялся хриплым кашлем.

— Это другое дело, — Розниекс обождал, пока кашель не кончился. — За это вас будут судить. Но меня интересует сумочка, и только она.

Зиедкалнс высморкался в грязный носовой платок и неожиданно бойко заговорил:

— Дал, наверное, кто-нибудь из дружков, чтобы выменять на водку.

— Почему же не выменяли, а спрятали в подвале?

— Наверное, никто не брал.

— А вы предлагали?

Зиедкалнс некоторое время пытался прояснить свою изъеденную алкоголем память, но вскоре махнул рукой.

— Не помню, ей-богу, не помню. Хоть убей. Словно мешок на голову надет. Но я не виноват, гражданин начальник, я никого не грабил. Я пьяница, алкаш, синюшник, но не вор, не грабитель, ей-богу…

— Почему же сбежали и скрывались все это время? — Розниекс в упор посмотрел на Зиедкалнса. Тот снова отвел взгляд.

— Альфонс меня предупредил… Из третьей квартиры… — Зиедкалнс снова откашлялся. — Он мой старый дружок… Предупредил, что милиция ищет, что надо сорваться. Я спрятал сумку в подвале и смылся.

— Но вы ведь никому не сделали ничего плохого?

— Да кто знает, где у таких, как я, граница: виновен-невиновен. Никто же назавтра не знает, что натворил вчера пьяный. А как доказать, если ни черта не помнишь.

— Наверное, так и есть, — согласился Розниекс. — А чем этот Альфонс занимается?

— Не знаю, вроде грузчиком на какой-то базе. — Зиедкалнс помолчал, потом лицо его украсилось блаженной улыбкой. — Альфонс с работы приносил винишко, мы пили. — Он не удержался, чтобы не рассказать — слишком уж приятным было воспоминание.

Розниекс отложил ручку.

— В сумочке что-нибудь было?

— Пустая, совсем, — ответил Зиедкалнс.

— Лжете. В сумочке были деньги.

Зиедкалнс опустил голову:

— Вы откуда знаете?