Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

Розниекс медленно поднялся:

— Кончайте комедию ломать, Калачников! Мы вашу биографию подробно изучили. На месте преступления найдено много отпечатков пальцев. Среди них, надо думать, будут и ваши.

— «Была без радости любовь…» — усмехнулся Калачников и вдруг успокоился. — В квартире я не был, и моей клавиатуры там нету.

— У госпожи адвоката будут вопросы? — спросил Розниекс.

— Нет, спасибо, — сказала она, подумав, — пока не будет! Возможно, потом, в ходе следствия.

— Подпишитесь под каждым листом, — Силав пододвинул протокол Калашникову.

— На сегодня хватит, — махнул рукой Розниекс. — Прикажите увести.

Силав позвонил. Вошел полицейский.

— Я не виноват! — снова заорал Калачников. — Отпустите меня!

Полицейский вытолкал его в дверь.

— Что еще за этим? — спросил Розниекс у Силава.

— Ничего нет, и остальные как в воду канули.

— Возможны следы?

— Ха, найдешь там следы! В перчатках они все действуют.

— С этим субъектом вы будете работать?

— А как же, только не рассчитывайте на успех. Тертый калач. Не дай Бог — еще придется выпустить, — безнадежно махнул рукой Силав. — Версия у него хорошо отработана. Нам ее не опровергнуть.

— Поживем — увидим, — Розниекс подал ему руку и пошел.

Когда он вышел из Полицейского управления, адвокат Ингула Силиньш стояла одной ногой на тротуаре, а другой на проезжей части улицы и смотрела по сторонам. Вид у нее был такой, словно она заблудилась в чужом городе и не знает, куда идти.

— Кошмар, — передернулась она, когда подошел Розниекс. — Как таких негодяев защищать?

— Защищать надо каждого, какой бы он ни был, — возразил он. — Это ваша задача. Каждый имеет право на защиту. Так говорит закон.

— А если я этому парню не верю? Так ведь в жизни не бывает.

Розниекс с интересом взглянул на ее живое, выразительное лицо:

— В жизни много чего бывает. Иной раз такие дела творятся, каких ни в одном романе не вычитать. И вообще, уважаемая коллега, с такой установкой нельзя работать адвокатом. Даже следователем нельзя, если никому не веришь, а все ставишь под сомнение.

— Хм, — она была разочарована. Ей хотелось знать о деле гораздо больше того, что рассказал хитрый Калачников. В том, что он лжет, она не сомневалась, а вот известны ли следствию настоящие грабители и убийцы? Однако прямо этот вопрос она не задала, так как побоялась получить отрицательный ответ и тем перекрыть себе путь к возможности узнать что-нибудь в будущем. Грациозно тряхнув каштановыми волосами, она поднялась на тротуар и подошла ближе.

— Сомневайся, сомневайся и сомневайся — таков у нас, юристов, основной принцип, — она сдержанно засмеялась. — Всякое сомнение обвиняемому во благо, — она ловко вывернула мысль Розниекса наизнанку. — Вы и сами ни на грош этому Калачникову не верите, — она вопросительно смотрела в лицо Розниексу.

«Не так уж она наивна», — заключил он и уклончиво ответил:

— Во всяком случае уж не Эдик с Федиком там орудовали, которых он первый раз видит. Один блондин, другой в летней шапке, и оба высокие, одного роста…

— А кто же тогда? — пальнула она в этот раз напрямик, однако же мимо цели.

— Мы это еще проверяем, — одними глазами смеялся Розниекс. — Когда поймаем, вы узнаете первой.

— Ну нет, для меня это вовсе не так важно, — дала она задний ход. — Всего лишь профессиональный интерес плюс женское любопытство. Я же должна защищать Калачникова и придерживаться любой его версии.

— Ну-ну, — Розниекс глянул на часы, дав тем самым понять, что у него мало времени. — Не так уж глупа эта версия Калачникова, коли ее не легко опровергнуть.

Адвокат была более или менее довольна. Значит, сообщники неизвестны, и Розниекс вольно или невольно это раскрыл. Она перевела разговор на другую, более нейтральную тему.

— К сожалению, — вздохнула она, — мы, адвокаты, защищая клиента, обязаны поддерживать его позицию, какой бы глупой она ни была. В нашей среде бытует старый анекдот: будто один молодой адвокат на заседании суда по уголовному делу встал и сказал: «Хотя мой подзащитный не признает себя виновным, придерживаюсь другого мнения…» Председатель суда его перебил: «Ваш подзащитный не нуждается в двух прокурорах. Садитесь! Суд объявляет перерыв, чтобы адвокат мог как следует подготовить защитительную речь». Правда, здорово? — Она снова повернулась к Розниексу. — Но у меня свой метод. Я объясняю своему подзащитному материалы дела и, когда убеждаюсь, что он стал разбираться, предлагаю варианты. Если он будет говорить так — из этого может выйти то-то и то-то, если будет говорить иначе — получится другое. Словом, даю возможность выбрать позицию, в то же время разъясняя ему, какая была бы логичней и целесообразней. Что вы об этом думаете, коллега? — адвокат как бы старалась к нему подластиться.

Розниекс не ответил. Восприняв ее слова как разговор ради разговора, он кивнул и молча подал ей руку. Ладонь ее была приятно теплая, мягкая и — энергичная.

Я нахожусь в одной камере СИЗО с Владимиром Д., по кличке Бельмо. Поскольку ему исполнилось восемнадцать, он переведен в наш корпус. Как старшему товарищу в заключении, Бельмо рассказал мне следующее: он состоит в постоянной группе квартирных воров, и все они подчиняются одному вору, по кличке Том. Настоящие имя и фамилия ему неизвестны. Составить точный портрет с его слов трудно. И все же: высокого роста, стройный, атлетического сложения, темноволосый. В комбинезоне с широкими карманами, черной шерстяной шапочке. Бельму звонят домой и назначают встречу в постоянном месте (место он не назвал). Приезжает туда машина. Когда «вольво», когда «форд» или «ситроен». За рулем чаще всего сам Том. В машине еще один или двое. Одеты все одинаково — в комбинезоны. Я сказал Бельму, что и сам домушник, многих знаю и мог бы ему помочь. Он ответил, что ему не нужна помощь. Все необходимое ему регулярно поставляют. Каким путем? Это само собой понятно. В салоне автомобиля ему дают газовый пистолет, дымовые шашки и портативную рацию. Потом высаживают на углу какой-нибудь улицы или в другом месте, откуда хорошо просматриваются окрестности и соответствующий дом. Обо всем подозрительном он должен сообщать по рации. В случае тревоги — прикрывать отход, действуя по обстоятельствам. За эту работу ему очень хорошо платят. Бельмо мелкий воришка, ранее судим за угон автомашины, которую обчистил. Сейчас арестован за старое дело. Он очень доволен и горд, что нашел наконец свою нишу и настоящих жиганов. Хвастал, что они воры в законе, по многу раз сидели, и татуировки у них со значением. Один низенький парень, блондин, несколько раз бежал из тюрьмы, у него правая рука прострелена и плохо слушается. Но домушник из него хороший. На большом пальце раненной руки у него татуировка — карты крести и пики (насколько известно, это означает «загубленная молодость»), а у Тома на предплечье он видел распятую на кресте женщину (это крест воров — больших авторитетов). Иногда с ними ездил еще один, тоже небольшой, сухощавый мужчина, смуглый, с плешью на затылке и длинными руками, видимо, цыган. На нем татуировки — пират с трубкой в зубах (убийца и садист). Завтра Бельмо отправят в зону. Там можно с ним еще поработать…