Екатерина Барсова - Солнце завтрашнего дня [litres]

– Вроде бы крепко сидит. Если не дергать, то все будет нормально…

– Ну что вы! Какое – дергать, это я просто потянула, и она отвалилась. Давно не подкручивалась… Тут дергать некому…

Павел посмотрел на моську, потом на кота. Ему показалось, что кот подмигнул.

– Ну, я пошел.

– А чай? Не откажитесь выпить чаю. У меня есть дивное варенье из вишни…

Варенье напомнило мамино. Павел уткнулся в чашку. Когда он звонил родителям? Несколько дней назад?

– Вы тут недавно…

– Да, нежданное наследство свалилось в виде квартиры в этом доме. Так я здесь и оказался.

– Это не очень хорошо.

– Почему? – удивился Паша.

– Все нежданное нужно отмаливать. В нем могут быть как хорошие, так и плохие черты. Здесь важно все очистить… Вы ходите в церковь?

– Редко…

– Я вам подарю икону. Молитесь в трудные минуты.

Она вышла из кухни и вскоре вернулась с небольшой потемневшей иконой.

– Вот. На здоровье… Вы где работаете?

– В полиции.

– Благородная работа… Только требует мужества и смелости… Никогда ни о чем не жалейте: ни о поспешных решениях, ни об опрометчивых шагах. Это школа жизни, которую должен пройти каждый… и чем скорее, тем лучше. В молодости хорошо закалять характер, который потом пригодится.

Моська легла под стол, а кот сидел в отдалении – невозмутимый, как Будда.

– Трудные дела?

– Да, особенно последнее, – про себя Павел сказал «оно же первое». Распространяться на эту тему ему не хотелось.

– Понимаю…

– А что, по-вашему, означает роза? – внезапно спросил Павел.

Под потолком мягким светом светила люстра, отчего все предметы приобрели тускло-сливочный оттенок.

Глаза у Веры Павловны слезились. Сколько ей лет? Семьдесят? Восемьдесят? Тонкая ниточка губ, фарфоровая кожа в мелких морщинках. Небесно-голубые глаза…

– Роза вообще-то – знак молчания, – сказала она после легкой паузы. – Давний старый символ. Молчание, которое необходимо соблюдать. А при каких обстоятельствах вы нашли розу? – спросила она с некоторым беспокойством.

Павел промолчал. Сказать об этом было выше его сил.

– Понимаю. Говорить нельзя.

Допив чай, Павел ушел, при этом сказал старушке, что, если нужно, пусть обращается к нему. Он всегда готов прийти на помощь. Он оставил свой телефон и, спускаясь по лестнице, подумал, что день точно прожит не зря. По крайней мере, одно доброе дело он сделал.

До самого главрежа он пока не дошел. Набрал телефон администратора, услышал дежурное: «Театр “На грани”», представился. Ему показалось, что его узнали, и в трубке послышался легкий звук, похожий на неодобрительное причмокивание.

– Константин Громопуло у себя?

– Он прибудет перед началом спектакля. За час. У него дела и все расписано поминутно.

– Мне нужно с ним побеседовать, если он не хочет получить повестку вызова в полицию.

– Думаю, что не хочет, – ответила администратор. – На свой страх и риск я вас вписываю. Не более пятнадцати минут, а то полетит интервью с Никитой…

– Козодоевым, – закончил Паша.

– Вы его знаете?

– Немного, – уклончиво сказал он. Про себя же подумал, что неплохо бы познакомиться с этим Козодоевым. Вдруг журналист, или как там его, блогер, окажется ценным источником информации. Такую возможность упускать нельзя.

– Жду вас к восемнадцати, – сказала администратор.

Павел задумался, в чем идти в театр. Одежды подходящей нет.

В кабинет заглянула Светлана.

– Ты как?

– Сегодня иду к главрежу… в театр. Надеюсь, что повезет, хотя надежда уже болтается на ниточке.

– И зря!

– Как твой Сережа?

– Сегодня выписывают.

– Поздравляю.

После обеда Павла вызвал к себе Вась Васич и поинтересовался результатами. Павел отрапортовал, но во время доклада чувствовал на себе пристальный взгляд начальника, как будто бы он что-то решал или взвешивал про себя.

– То есть пока тупик? – подытожил Вась Васич.

– Разрабатываются разные линии.

– То есть линии есть. А версий нет?

Паша готов был провалиться сквозь землю.

– Надо все как-то поактивней разворачивать, не стоять на месте… Через два дня придешь с новым докладом.

Когда Паша подходил к театру, он был готов разорвать в клочья главреда вместе со всеми артистами до кучи.

Константин Громопуло оказался высоким интересным мужчиной с кудрявыми волосами и холеной бородкой. Он напоминал томного изнеженного красавца, который отлично знает цену своей внешности и ни на минуту не забывает об этом, и больше походил на актера, чем на руководителя театра.

При виде Паши, вошедшего в кабинет в сопровождении администратора Эльвиры, которая сегодня была в ярко-оранжевом балахоне, Громопуло капризно поморщился:

– Я же просил – никому…

– Это из полиции, – многозначительно сказала она. – Я вам оставила сообщение.

– А… И что от меня хотят? – Он по-прежнему обращался к ней, а не к Павлу, словно тот был для него пустым местом, хотя в некотором смысле, наверное, так и было. Самомнение и нарциссизм режиссера явно не лезли ни в какие ворота.

– Мне надо с вами побеседовать.

– А в другое время никак?

– Я могу прислать вам вызов в полицию, – предупредил Павел. – Если вам неудобно сегодня.

Режиссер замер, словно прислушиваясь к себе. На лице его появилось выражение озабоченности.

– Ну хорошо… Недолго.

– Пятнадцать минут, – умоляюще сказала Эльвира.

Оставшись наедине с Громопуло, Павел достал блокнот.

– Что вы можете сказать о Диянове и Морозове? Два ваших актера убиты.

– Постойте, – капризно протянул главреж. – Давайте будем точны. Диянов – не мой актер. Если мне не изменяет память, он собирался переходить к нам в театр, пару раз беседовал со мной, два года назад сыграл в двух спектаклях эпизодические роли. И все.

– А Морозов?

По лицу Громопуло пробежала едва уловимая тень.

– Морозов тоже не был в основном составе. Он играл у нас в одном спектакле. Наш театр открыт всем, это один из его основополагающих принципов. Мы принимаем как профессионалов, так и любителей. Морозов не был профессиональным актером, тем не менее играл у нас, мы сотрудничали с ним.

– Вы знали, где на самом деле работал Морозов?

И снова – на лице тень, хотя Павел мог поклясться, что на самом деле ответ положительный – знает.

– К сожалению, не помню…

– Он работал в МИДе.

– А, да, кажется, припоминаю, – капризным тоном протянул гравреж.

– Как по-вашему, у Морозова были в театре враги?

Ему показалось, что Громопуло сейчас фыркнет.

– Мне об этом ничего не известно.

– Но все же? – настаивал Павел.

– Нет. Ничего такого я не припомню. Впрочем, интриг, склок и дрязг хватает в любом коллективе, но я стараюсь в это особо не вникать.