Геннадий Дмитриев - Погашенная луна

— А Вы хотите на фронт?

Генрих вытащил газету и показал её капитану.

— Эту газету, господин капитан, Вы сегодня выбросили в урну. Её подобрал один господин. И вот что интересно, на её полях я обнаружил шифровку. Не объясните ли мне, кому она предназначалась?

— Шифровка? О чём Вы говорите? — искренно удивился капитан.

— Я взял эту газету на столе. Прочёл её, и выбросил в урну. На эти цифры на полях я даже не обратил внимания. Подумать только! Неужели это и впрямь шифрованная запись? Никогда бы не подумал! Может, кто-то из офицеров просто делал какие-то вычисления?

— Это не вычисления, это шифровка. И я не сомневаюсь, что написали её Вы. Это очень просто проверить. В контрразведке, думаю, сумеют её расшифровать. Заодно и определят, кому из офицеров принадлежит почерк.

— Проверьте, — Пьер пожал плечами. — Мне-то что. Я просто взял газету на столе.

— Вы действительно хотите, чтобы я обратился в контрразведку? Может быть, мы как-то по-другому решим эту проблему?

— Не понимаю Вас, оберлейтенант.

— Вы рассказываете мне о содержании шифровки, и о том, кому она предназначена, а я не обращаюсь в контрразведку. Поверьте, я не желаю причинять Вам зла. Ведь в контрразведке станет всё ясно, но тогда я уже ничем не смогу Вам помочь. Лучше расскажите всё мне, здесь и сейчас.

— Почему Вы думаете, что это лучше? Если я расскажу Вам всё, здесь и сейчас, контрразведке будет меньше работы, но чем это будет лучше для меня?

— Тем, что в контрразведку я обращаться не буду, оставим всё, как есть.

— Тогда зачем Вам всё это?

— Возможно, мне потребуется Ваша помощь.

— Чем же я смогу Вам помочь?

— Я вижу, Вы не верите мне.

— Не верю, так как не вижу Вашего интереса в том, чтобы не передавать это дело в контрразведку. Вы хотите использовать меня в своей игре, но в этом случае я должен знать, в чём эта игра заключается.

— Никакой игры нет. Просто я попал в безвыходное положение, мне нужна помощь. Я не Генрих Зольднер, я офицер русской разведки. Что произошло в России, Вы знаете. У меня нет связи, да и России уже нет. Помогать Германии порабощать свою Родину я не хочу, потому и обращаюсь к Вам за помощью, ведь Франция и Россия союзники в этой войне.

— Вы хотите попасть в Россию?

— Да, но просто сбежать я не могу. Идет война, и меня задержат при первой же проверке документов. Мне нужны явки тех, кто поможет мне попасть в Россию.

— Вы хотите бежать прямо сейчас?

— Нет, пока рано. Мне ещё не всё известно о планах Германии относительно России. Это во-первых, во-вторых, нужен случай, повод, чтобы отлучка моя из крепости не выглядела как бегство. Меня не должны искать, по крайней мене до того, как мне удастся пересечь границу Германии.

— Я помогу Вам. Если меня уже не будет в лагере, когда Вам понадобится помощь, обратитесь к Кантору. Он свяжет Вас с нужным человеком. Я предупрежу его относительно Вас.

— Спасибо. Вот Ваша шифровка.

— Хотите знать, что в ней? Тут планы германской разведки относительно Михаила Тухачевского, в ближайшее время его переправят в Россию. Он должен быть там к началу большевистского восстания.

— Это он Вам сказал?

— Да, в частной беседе. Он доверяет мне.

— Мне об этом ничего не известно.

— Вы работаете с ним только по линии геополитики, конкретным его применением в России занимаются другие.

— Кто? Хаусдорф?

— Возможно, он не говорит, он вообще не называет имен тех, кто работает с ним.

— Разумно. Если желаете, я сам передам Кантору Вашу шифровку, чтобы Вам лишний раз не рисковать с передачей.

— Думаете, за Вами не следят?

— По крайней мере, слежки я не заметил.

— Хорошо, я допишу Кантору несколько слов о Вас.

— Он знает шифр?

— Нет, я напишу открытым текстом. Скажите, чтобы он оторвал эту записку и сжёг при Вас. Если заметите слежку, к Кантору не ходите, газету уничтожьте.

— Но это опасно, писать открытым текстом.

— Я напишу условными фразами, он поймёт.

— Спасибо Пьер, был очень рад нашему знакомству.

— Я тоже очень рад, — ответил капитан, протягивая руку Генриху.

Они пожали друг другу руки, и разошлись. Генрих сразу же отправился к лавочнику, у которого несколько часов назад отобрал шифровку. Он шел по разным улицам, несколько раз менял направление — слежки не было. Уже начало темнеть, когда Генрих подошёл к дому Фридриха Кантора. Он постучал.

— Кто? — послышался голос за дверью.

— У Вас есть запчасти к швейным машинкам австрийского производства? — произнес Генрих пароль, полученный от Пьера.

— Я торгую только машинками фирмы «Зингер», — ответил лавочник.

— Тогда мне нужны три иглы, челнок и шпулька.

— Проходите, — дверь отворилась.

— Боже мой! Это Вы, господин оберлейтенант?! — воскликнул изумлённый лавочник.

— Да, это я. Вот, возьмите свою газету. Там на последней странице записка, оторвите, прочтите и сожгите при мне.

Кантор оторвал клочок газеты с запиской, прочёл и тут же сжёг над свечой.

— Всё сделаю непременно так, как просит господин Пьер. Приходите, как только Вам понадобится помощь.

— До свидания, господин Кантор, — сказал Генрих и вышел.

Через две недели после этого события лагерь облетела тревожная весть. Сбежали во время прогулки два офицера: подпоручик Тухачевский и капитан Чернивецкий. Подписи с обязательством честного слова офицера были подделаны. Чернивецкого вскорости поймали, а Тухачевский благополучно скрылся от жандармов. Хотя за побег и нарушение честного слова полагался расстрел, капитана Чернивецкого осудили лишь за подделку документов на месяц ареста.

Каким образом Тухачевскому удалось бежать, был ли это случай, или спланированная операция германской разведки, Генрих Зольднер не знал, Хаусдорф имя Тухачевского в разговорах более не упоминал, не задавал лишних вопросов и Генрих. Время шло, уже наступила осень, а случая, который помог бы Генриху незаметно исчезнуть из лагеря, всё не представлялось.

Вести из России не радовали. К власти пришли большевики во главе с Лениным. Новая власть обещала отдать заводы рабочим, а землю крестьянам. Армия была полностью деморализована и потеряла всякую боеспособность. Солдаты оставляли окопы и бежали домой, туда, где новая власть обещала делить землю. Троцкий на переговорах с Германией занял оригинальную позицию: «Мира не подписывать! Войну не вести! Армию распустить!».

Он заявил: «Мы выводим нашу армию и наш народ из войны. Наш солдат-пахарь должен вернуться к своей пашне, чтобы уже нынешней весной мирно обрабатывать землю, которую революция из рук помещиков передала в руки крестьянина. Мы выходим из войны. Мы отказываемся санкционировать те условия, которые германский и австро-венгерский империализм пишет мечом на теле живых народов. Мы не можем поставить подписи русской революции под условиями, которые несут с собой гнёт, горе и несчастья миллионам человеческих существ. Правительства Германии и Австро-Венгрии хотят владеть землями и народами по праву военного захвата. Пусть они своё дело творят открыто. Мы не можем освящать насилия. Мы выходим из войны, но мы вынуждены отказаться от подписания мирного договора». После этого он огласил официальное заявление советской делегации: «Отказываясь от подписания аннексионистского договора, Россия со своей стороны объявляет состояние войны прекращённым. Российским войскам одновременно отдаётся приказ о полной демобилизации по всему фронту».