Жан Рэ - Проклятие древних жилищ [Романы, рассказы]

Я сохранил эти сведения для себя и не мог никому сообщать их, тем более господину Кершову. Временами мне это было трудно делать. Я часами обдумывал эту проблему.

— Валентина сочла меня убийцей тетушки Аспазии? Тетушка не умерла естественной смертью? Было ли подлинным ее последнее завещание? Не угодил ли я, как дурак, в ловушку? И не вышла ли Валентина замуж за меня из-за денег? Стоп! Этого ты не можешь допустить!

Как только нас связали узы брака, Валентина Брис показала себя любящей супругой, почти нежной. Я хорошо чувствовал, что она старалась добиться моего прощения за прошлые грубости и насилие надо мной, когда вынудила меня на брак. Я был уверен, было что-то иное, кроме денег. И это что-то сыграло главную роль, но моя супруга унесла эту тайну в могилу. Сейчас я задаю себе вопрос: почему я не выложил все Патетье? Причина кажется пустяковой: мой друг никоим образом не высказался, когда я объявил ему о своем браке, и не удивился, давая мне понять, что я не должен давать ему никаких объяснений.

Сыщики из полицейских романов тщательно раскладывают по полочкам мысли, наблюдения и заключения, как флакончики на этажерках. Меня это привело в полное заблуждение, не позволяя ухватиться за конец нити Ариадны. Богу ведомо, как я старался.

Через несколько недель после похорон Валентины я поступил, как Кершов, и отказался от дальнейших расследований, хотя отказ полицейского офицера был на самом деле кажущимся. Я узнал, что он давно сдружился с господином Борнавом, а тот был редким человеком, которого принимали в уютно обставленных кабинетах Гелдмунта. Я вскоре стал таким же привилегированным посетителем. Бывший советник мэтра Бриса пригласил меня на чай, а господин Кершов появился как бы случайно. Я провел в их компании несколько весьма приятных часов, настолько Борнав и Кершов были любезны и способны обсуждать любые темы. Однако драма на Верхней улице затронута не была, за что я им благодарен. Я в свою очередь пригласил их к себе. Они с удовольствием откликнулись на мое предложение.

Барбара приготовила обед по высшему разряду: жареные бекасы, печенные на углях форели, фуа-гра в мускусном желе и кремовый торт от знаменитого кондитера Дашера, который оценили особо. Превосходное вино из подвалов Стопса. Господин Ипполит вознес хвалы винам «Шато Икем», «Шамбертен» и эксклюзивному шампанскому «Крюг 1874». Господин Кершов воспевал коньяк «Наполеон» и мой старый французский шартрез, хотя я заметил, что он остался трезвым.

Я радовался празднеству и немедленно сообщил об этом.

— Я становлюсь женоненавистником, отшельником, — заявил я, — вы должны помочь мне, чтобы я снова видел жизнь в розовом цвете. Давайте организуем клуб друзей!

Господин Борнав тут же согласился, но его друг оказался сдержанным. Он был простым чиновником с низкой зарплатой, жена его была слаба здоровьем, и все заботы по хозяйству падали на него. Он никогда не сможет достойно принять нас.

Но мы с Борнавом уговорили его, и, в конце концов, он согласился, что мое жилище станет юридическим адресом нашей ассоциации.

— Но не стоит каждый раз превращать наши встречи в королевские пиршества, — потребовал он, — вполне хватит кофе и сигар… жалко, что нас не четверо, а то можно было сыграть партию в вист.

— Вист, слабое место великого человека! — засмеялся Борнав.

Я предложил выход.

— Если желаете потерять свои гроши, могу предложить четвертого партнера, который знает все тайны игры, — предложил я.

Так Патетье был единогласно допущен четвертым в наш вист-клуб.

Несомненно, этот период был самым счастливым в моей жизни. Мы собирались трижды в неделю, и, несмотря на протесты гостей, Барбара оставалась глуха к требованиям подавать только кофе и сигары и готовила каждый раз маленький восхитительный обед, который мы уплетали за обе щеки. Патетье был избран президентом, поскольку оказался самым одаренным игроком и заменил простой вист на вист с особенной мастью, более сложный, но более увлекательный.

Об убийстве Валентины больше не говорили, как и на криминальные темы. Патетье словно никогда не читал про господина Лекока, Фантома, Кенмора и Токантена.

В душе моей воцарился мир. Увы, он длился недолго.

Контора моего бывшего тестя перешла в руки нотариуса со стороны по имени Шартинк, человека рассудительного, который оставил на службе Хаентьеса и Тюитшевера.

Однажды ко мне заявился старик Хаентьес.

— Прошлым воскресеньем я гулял по городу, — сказал он мне, — и проходил через Темпельгоф. Я остановился перед замком Ромбусбье и заметил, что портик приоткрыт. Не очень удивляйтесь, господин Сиппенс, поскольку, осматривая дверь, я заметил, что проржавевший замок отвалился. В этих руинах нечего красть, но лучше отремонтировать вход. Я бросил взгляд во двор: стены сильно обветшали. Советую вам самому удостовериться, нужен ли ремонт.

А ведь правда… Я — владелец этих кирпичей, но не обращал на них внимания. Я признал правоту Хаентьеса, поблагодарил, угостил хорошим вином и горстью сигар, пообещав осмотреть в ближайшие дни дом.

Я давно стал рабом привычек. После завтрака ровно в полдень немного отдыхал, а потом отправлялся в город, где заходил в книжные магазины или в университетскую библиотеку. Меня всегда принимали радушно, потом пил кофе с пирожными у Дашера, в кафе рядом с церковью Святого Николая. Вторую половину дня я проводил в гостеприимной таверне «Де Плюим», что на углу Хейлиге-Гестстег. В семь часов ровно я входил в свой дом. Жизнь, разлинованная, как нотная бумага, говорит поговорка.

В день, когда я решил последовать совету господина Хаентьеса, я покинул книжный магазин ван Гоэтама на Зерновом рынке в половину четвертого и быстрым шагом направился в Темпельгоф. Я собирался попросить Патетье пойти вместе со мной в господский дом, но к моему удивлению его цирюльня была закрыта. Это не было необычным, поскольку мой друг ни в чем не нуждался, а в свободное время позволял себе «прогулки портного», как в Генте называют фланирование по улицам без захода в то или иное кафе.

Замок действительно отвалился. Я толкнул дверь и пересек заросший травой двор, выглядевший небольшими рыжими джунглями, где от сорняков не было проходу. Я прихватил с собой тяжелый ключ, бросил беглый взгляд на каменного Бусебо, поднялся по крыльцу и отпер тяжелую входную дверь.

И здесь меня ждал сюрприз.

Я хорошо помнил, что замок буквально визжал, когда отец с большим трудом поворачивал ключ в замочной скважине. Требовались время и силы, чтобы справиться с замком. Я был удивлен, что замок открылся легко, а петли даже не скрипнули. Вначале я не придал этому особого значения, а это означает, Патетье слишком преувеличил мои способности, предрекая Хилдуварду Сиппенсу будущее великого сыщика.