Жан Рэ - Проклятие древних жилищ [Романы, рассказы]

День был угрюмый, и сумерки быстро сгущались. Войдя в коридор, я выждал несколько минут, чтобы глаза привыкли к скудному свету. Хаентьес не преувеличивал, указывая, что дом быстро ветшает, ибо еще во дворе я увидел у стен кучи кирпичей и известкового гравия.

Внутри разрушения были не столь явными. Стены, окна и двери выдержали атаку времени. У меня было ощущение, что здесь ничего не изменилось со времени моего детства, когда я сопровождал отца в древний замок Ромбусбье. Я прошел по комнатам и залам, ожидая увидеть обвалившиеся потолки или стены, и решил, что могу оставить замок в том же виде.

— Даже если он превратится в руины, мне все равно.

Легкая дрожь пробежала по спине, когда я вспомнил об условии покойной супруги.

— Ты купишь жилище в Темпельгофе, и мы переедем туда.

Нет, даже потратив половину состояния для приведения жилища в божеский вид, жизнь в нем будет зловещей.

— Почему Валентина так стремилась сюда? — спросил я себя, потом вспомнил, что она даже не упоминала о переезде после заключения брака и покупки здания.

Как часто бывает с подобными жилищами, построенными в прошлые века, в комнатах легко заблудиться: уголки, стены, ниши, узкие коридоры и лестницы кажутся бесконечными. Я спустился с верхних этажей и спускался по большой лестнице, ведущей на первый этаж, и внезапно замер на месте. Я услышал шум. Подождал, задержав дыхание. Шум повторился. Слух меня не обманул, кто-то осторожно закрыл дверь. Последовало долгое безмолвие. Я не двигался. Потом я услышал шаги. Размеренные и тихие, но прогнивший паркет под чьими-то ногами потрескивал. Я перегнулся через перила лестницы и увидел в конце коридора голубоватую вспышку. Кто-то чиркнул спичкой. Она вспыхнула и погасла. Первой мыслью было, что какой-то бездомный нашел себе здесь убежище. Но тут же отбросил это предположение, поскольку увидел бы следы постороннего пребывания. После вполне понятного колебания я направился к месту, где видел свет. Оружия при мне не было, тяжелый железный ключ мог послужить в случае нападения.

Через пару минут я стоял перед дверью с матовым стеклом. Зажав ключ в руке, я открыл дверь. Дверь издала тот же звук, который я только что слышал. Я вошел в маленький зал с низким дубовым потолком. Свет в зал проникал через три узких окна, выходивших во двор. Света хватало, чтобы убедиться: здесь никого нет. Пол был выполнен из широких, беспорядочно сочлененных досок и камней, где было невозможно заметить следов ног. Но я обратил внимание, что пол сильно потрескивал под ногами. Я был убежден, что не ошибся. Казалось даже, что в воздухе плавает легкий запах серы, как бывает у зажженной спички. Мрак сгущался, а я не собирался задерживаться в этом зловещем строении. Я прошел по широкому коридору и выскочил на крыльцо, с удовольствием вдыхая горьковатый запах влажных сорняков. Распахнул дверь портика, но не удержался и оглянулся на замок. Последние красноватые лучи с запада осветили три окна низкого зала. Я закричал и, выпучив глаза, уставился на них. Из одного окна на меня смотрели сверкающие и ненавидящие глаза, выделяющиеся на бледном лице. Через мгновение лицо исчезло, но я успел его узнать, это было мрачное и угрожающее лицо таинственной Яны Добри!

Слава богу! В цирюльне Патетье горел свет. Как сумасшедший я ворвался внутрь и увидел, что мой друг сидит у очага и курит свою любимую голландскую трубку.

— Я был в замке, — пролепетал я.

— Наконец послушался этого чудака Хаентьеса? — проворчал он. — Оставь замок в покое, пока он не развалится. И баста!

Я ему рассказал все: о шуме, о вспышке спички, о запахе серы и, наконец, о лице в окне.

Патетье стал серьезным.

— Пойдем и посмотрим, — решил он, — пора покончить с тайнами!

Он взял большой кучерский фонарь, проверил фитиль и наличие керосина, зажег его.

— Если нам придется иметь дело с дамой с револьвером, лучше вооружиться, — сказал он, — но у меня нет ни ружья, ни револьвера.

Он схватил кочергу, удовлетворенно прикинул на вес и заявил, что готов идти в поход. Первым делом он осмотрел замок входной двери и присвистнул.

— Замок и петли хорошо смазаны, — заявил он.

Мы осмотрели весь дом, но ничего не обнаружили. Мой друг внимательно осмотрел низкий зал и особенно тщательно среднее окно.

— Кто-то действительно прижимал лицо к стеклу. Остались следы дыхания.

Он принюхался и усмехнулся:

— Этот кто-то сосет ментоловые пастилки. Это маленькое удовольствие позволяют себе женщины, а не мужчины.

Это были единственные результаты нашей экспедиции. Я предложил вернуться, но Патетье отказался.

— Лужицы масла, — он указал на пол.

И стал обнюхивать все подряд, как собака-ищейка. Следы масла привели нас к одной из стен, где следы были виднее.

— Кто развлекается, смазывая стену? — проворчал Патетье и принялся простукивать стену кочергой.

— Дверь, замаскированная известкой! — радостно закричал он. — Теперь понимаешь, как незнакомка растворилась в воздухе, когда ты вошел сюда?

Действительно, он легко открыл потайную дверь.

— Осторожно! — предупредил Патетье, осветив узкую спиральную лестницу.

Мы спустились по ней. Я насчитал двадцать ступенек, пока мы не оказались в коридоре, потом перед дверью, верхняя часть которой была перекрещена мощными железными засовами.

— Очень напоминает темницу, — сказал мой компаньон. — Дверь закрыта отличным замком. — Он посветил сквозь решетку и отступил. — Там кто-то есть. Он сидит в кресле, — пролепетал он.

Я в свою очередь заглянул в довольно чистую камеру с узкой походной койкой и тяжелым деревянным креслом, в котором сидел человек, чья голова свесилась на грудь.

— Эй! — окликнул я.

Никакого ответа. Голова не шелохнулась. Патетье вдруг в ужасе вскрикнул:

— Там… на полу… кровь… — Рядом с креслом расползалась большая темная лужа.

— Он мертв! — закричал я.

Патетье быстро обрел хладнокровие.

— Это дело полиции, — заявил он. — Неподалеку, на табачной фабрике есть телефон. Мы вызовем господина Кершова. — Я бросился к лестнице, но он удержал меня: — Не говори ему о женщине, поскольку полиция сочтет подозрительным, что ты ни разу не упоминал о ней.

Я понял значение его совета и кивнул, зная, какой тяжелый груз ляжет на мою совесть из-за того, что надо скрыть правду.

Кершов в сопровождении бригадира и двух полицейских прибыл очень быстро. Дверь вышибли. Она была снабжена новым чрезвычайно надежным замком. Тело в кресле оказалось мужчиной низкого роста. Он сильно исхудал. Лицо почти полностью было скрыто серой всклоченной бородой. На нем был хорошего качества костюм из грубой ткани.

— Выстрел из револьвера в левый висок, — сообщил Кершов после первого осмотра. — Смерть не очень давняя, скорее всего, случилась не позже чем вчера.