Яна Егорова - Скрам 2

Настоящий.

За мои ресницы зацепилась слезинка. Поддавшись порыву, я сжала свои пальцы, лежавшие на его ладони.

Адриан вздрогнул всем телом. Мои пальцы скорее лежали на его ладони, чем удерживали его — он это осознал мгновением позже. Возможно, именно поэтому не отстранился и не ушел. Еще несколько секунд продолжалось это волшебное рукопожатие. Я не ищу логику, но знаю совершенно точно, как много для такого человека означает простейшее рукопожатие. Адриан никогда и никому во время приветствия не пожимает руку — в лучшем случае вы получите от него кивок головы. Он не пускает в зону своего комфорта никого, ни единую душу, даже преданного Расторгуева или Академина. Сейчас мне он это позволяет, потому что уверен, что я сплю.

Однако мои предположения о том, что сейчас все закончится, были ошибочными. Внезапно подушечка указательного пальца его второй руки коснулась кожи чуть выше моего запястья. Теперь дрогнули мои ресницы, а его палец медленно заскользил по коже вверх.

В этой кромешной тишине под моим одеялом разгорелся настоящий пожар. Проскочившие молниеносно от пяток до макушки на голове мурашки загорелись тысячами бенгальских огней, моментально разогрев мое тело до высокой температуры. А палец все не останавливался, он уже миновал локоть и успел добраться до короткого рукава на моей ночнушке. Мне не пришлось загадывать, движения пальца были смелыми и любопытными — он проник под рукав и с интересом погладил кожу в том месте. До этого момента я не замечала свои губы и не чувствовала их, но теперь не смогла удержать — они отстранились друг от друга, приоткрыв рот и выпустив наружу немного горячего воздуха из моих легких. При это мне удалось не издать ни единого звука.

Он и не потребовался. Теперь силуэт плавно склонился ко мне, и я опять ощутила знакомую прохладу его поцелуя. В голове пронесся глупый страх, что своим жаром я растоплю этого холодного человека и он исчезнет, превратившись в зыбкий мираж, рассеется в воздухе.

Мой язык не послушавшись меня, скользнул в его рот и приласкал его верхнюю губу с внутренней стороны — я подцепила капли его слюны и они по влажной поверхности моего языка скатились словно сани с горки в мой рот. Испуг исчез — обе ладони Адриана легли на мои плечи с силой припечатав меня к подушке — он налег на меня, взяв управление поцелуем на себя. В ушах заиграла скрипка, а в грудной клетке лопались тяжелые чугунные оковы и падали, падали на каменный пол, высвобождая на волю неведомое мне до этой секунды чувство страсти. Я протянула пальцы к его телу, ухватилась за майку, на миг зацепившись и почувствовав его жилистое тело под ними. Он был худ, но силы в этом теле было гораздо больше, чем во многих мужских телах выше и крупнее его. Как и в его характере. Внешность Адриана полностью соответствовала его отношению к жизни и его сущности. Пока его не знаешь, тебе кажется, что он слаб — но столкнувшись с ним, ты открываешь для себя смелого и настойчивого противника, которого одолеть не дано почти всем.

Резким и деловитым движением он откинул мое одеяло в сторону и та самая рука, что минуту назад ощупывала меня под рукавом, легла мне на бедро и медленно, но не менее уверенно потянула ткань ночнушки вверх. Практически сразу она сменила траекторию, оказавшись у меня между ног, жестко раздвинула их, и в образовавшееся пространство моментально опустилось мужское тело, чьи крепкие бедра не позволяли мне свести ноги вместе и остановить это безумие, вдруг развернувшееся в этой маленькой спальне в квартире номер семь, в доме на Малой Никитской. Каким-то образом и мои собственные пальцы обнаглели, задрав его майку на животе, нащупали его плоский и крепкий пресс, отправились беззастенчиво изучать находку в ответ на его прогулку по всем укромным уголкам моего тела. В этой бархатной тишине, обнявшей нас обоих, ни мне, ни ему не мешал ни единый лишний звук. Нас согревала только музыка нашего учащенного дыхания и стук двух сердец, бившихся с одинаково запредельной скоростью.

Его присутствие перестало быть миражом. Перестало быть случайностью. Все, что хотел сказать — он мне показал.

Где-то внизу, на первом этаже квартиры раздался длинный звонок, спустя полминуты мимо моей двери протопали две ноги, они же спустились по лестнице, потом загремели звонки, и мы оба услышали знакомый голос подполковника Рогозина.

Моя ладонь быстро легла на затылок Адриана, пальцы запутались в шелковых волосах, и я немного надавила на него, не давая таким образом мгновенно уйти. Неожиданно Адриан повиновался — его лоб лег в ложбинку между моей шеей и плечом. Еще несколько секунду мы провели в прощальной тишине.

На моей шее осталась влага с его губ и его фантом, сам же Адриан Шагалов резко встал с кровати и покинул мою комнату, плотно притворив за собой дверь. Лишь теперь я услышала, что он был босиком. Ко мне в комнату он пришел босым! За все время жизни в этом доме, я видела его босым только раз — в его комнате, когда пыталась украсть свое платье. Мой шеф никогда не позволял себе подобной вольности, как будто дополнительно защищаясь от внешнего мира своей одеждой.

— Шагалов! Теперь вы не отвертитесь! Это уже не шутки!!!

Я влетела в гостиную через несколько минут, ровно столько мне потребовалось, чтобы надеть на себя рабочее платье, кое-как пригладить волосы и натянуть на ноги туфли-лодочки. Остановилась на пороге ярко освещенного помещения, где уже был Михаил Павлович, не знавший, выставлять подполковника вон или наоборот, предложить чего-нибудь успокоительного. Там же находился Рогозин — он был возле журнального столика, держал в руках стопку фотографий и грозил Адриану Шагалову. Теперь я увидела своего шефа. Как и предполагала, он был босиком, в тонкой, темно-серой майке с коротким рукавом и спортивных штанах он выглядел еще более тщедушным, чем обычно. Словно рыцарь без своих доспехов, выглядел сейчас особенно уязвимым. Кофейные глаза рассматривали первую фотографию, попавшую к нему в руки от подполковника. А тот, тем временем, громко продолжал:

— Знакомьтесь, Шагалов. Замечательный посмертный портрет Петра Аврелина. Первый джуниор из Алдана. Случайно выпал из окна девятого этажа — курил ночью, перегнулся неудачно через перила и отправился в полет. А этот красавец, — подполковник протянул следующую фотографию, — через несколько дней скончался, не закрыв до конца газ на своей старой газовой плите. А вот этот, этот и еще вот этот, это мидлы. Все трое мертвы. Таболин сгорел, Ярыжкина забили до смерти возле ночного клуба, Фаресов споткнулся и упал затылком об асфальт. Больше не встал. Споткнулся, Шагалов! Слышите меня? Споткнулся! От восьмерых остались двое! Теперь вы мне либо озвучите свой план, либо оставшихся утром я выпущу на волю и их смерти будут на вашей совести, Шагалов!