Людмила Грицай - Дыхание мегаполиса

— Не мне вмешиваться в ваши отношения с супругом, сожалею о вашем браке и все, — заметил Владимиров. — Подпишите вот этот документ и ступайте с Богом. Желаю Вам больше не теряться.

Кручевская сделала то, что он нее потребовал Владимиров. Резким росчерком подписала все бумаги, встала и пошла твердой походкой к выходу. Вдруг, как бы случайно обернувшись, она насмешливо спросила:

— А вы что поборник крепости семейных союзов, если сожалеете о моем браке? Или мой супруг произвел на вас впечатление несчастного всеми покинутого страдальца?

— Ваш супруг вел себя здесь по-разному. Но вину свою отрицал и, как показало время, был прав. А мы его подозревали, хотя он и проходил по делу свидетелем. Но ведь вы сами хотели, чтобы его арестовали? Не правда ли?

— Почему? — спросила Кручевская, слегка вздрогнув.

— Вы сделали все, чтобы появились улики о причастности вашего мужа к вашему возможному убийству. Теперь я полагаю, что вы не планировали это заранее. Возможно, когда сознательно порезались его ножом, тогда и пришло к вам это решение. Кровь на ноже ваша, пятна крови вы смыли не все, из дома ушли через чужой подъезд, никому ничего не сказали. Работой рискнули, лишь бы никто не узнал, что вы живы. Телефон ни разу не включили. Симку другую не купили, чтобы иметь хоть какой-то альтернативной источник связи.

— Я не знала, вернее, думала, конечно, но до конца не хотела, чтобы Арсения арестовали из-за меня.

— Почему же вы вернулись?

— Нужно было возвращаться. Я всегда понимала, что все мы трагически одиноки. Одиноки всегда. С рождения до смерти. И я наконец-то решилась погрузиться в это полное одиночество. Но знаете, оказывается, быть Робинзоном Крузо — это очень трудно. Ведь я там и телевизор смотрела, и «Маяк» наш слушала. Даже узнала о своем исчезновении, о розыске. Но страшно. Мысли такие депрессивные в голову лезут, смерть по темным углам мерещится. Как в детстве. Холодно. Темно. Как на острове необитаемом. Нет, человек должен жить среди людей. Трудно одному.

— Если трудно, учитесь жить среди людей, — отозвался майор.

Кручевская замолчала и, вздохнув, произнесла каким-то приглушенным тоном:

— Вы простите меня, ведь я и вам хлопот доставила. Но честно, больше не буду.

И с этим детским обещанием она покинула кабинет Владимирова.

Михаил Павлович позвонил вечером того же дня.

— Выражаю вам благодарность, майор! — проговорил он.

— За что же благодарность, дело-то закрыто, пропавшая нашлась живая и невредимая.

— Как за что? За профессионализм! Представляете, посадили бы мы с вами с СИЗО этого субъекта — а она возьми и найдись. Скандала потом не миновать. Извиняться год бы пришлось. А сейчас все в порядке. Муж проходил всего лишь свидетелем. Супруга нашлась — все и разрешилось. Да и вам хорошо. У вас теперь лишнего «висяка» не будет. Вообщем закон и порядок.

— Да какой уж закон. Этот Арсений Майский с законом не дружит. Он, конечно, жену не убивал, но привлечь его нужно, и привлечь сами знаете за что.

— Он не один такой. Много их за последние тридцать лет развелось. Вот они издержки свободы. Хотя на каждого из них у нас «особая» папочка заведена. Придет время — найдет награда своего героя, и не надо потом петь песни про «кровожадный» режим.

— Да, но это уже ваша епархия, а моя миссия — слава Богу — завершилась!

— Так и удачи вам, майор. Если что — будем иметь вас в виду!

«Лучше не надо!» — подумал про себя Владимиров и вежливо попрощался.

На что способен человек, ослепленный гневом? Можно ли в таком состоянии совершить преступление?

В предлагаемой читателям истории главный герой погибает из-за того, что невольно своими поступками вызывает у окружающих негативные эмоции. Личность преступника предстоит установить следователю Дмитрию Владимирову. Однако разгадка этого происшествия становится для всех неожиданной.

Рассказ «Серенада мегаполиса» десятый и последний в ряду цикла «Дыхание мегаполиса».

Ноябрьский вечер пронзал тело тысячами холодных иголок. Ветер гудел какие-то заунывные песни, нагоняющие тоску.

Глеб Анатольевич, в этот неурочный час возвращаясь домой, неожиданно для себя подумал о том, что спальный район столицы мало чем отличается от таких же спальных районов других менее знаменитых городов. И стоило тогда уезжать из родного Воронежа с его темными вечерними улицами и громадой многоэтажек, чтобы оказаться в Москве, с избытком наполненной и темными дворами, и бесконечной вереницей высотных зданий. Просто того и другого здесь было в десятки раз больше.

Но мысли путались в голове, и чувствовал себя Глеб Иголкин скверно. Голова кружилась, сосало под ложечкой, внутренности сжимались от ощущения липкой тошноты. «Эх, перебрал я с алкоголем, а зачем? Зачем хвастался? Значимость свою хотел показать, но кому и что показывать? Дурак одним словом».

С трудом поднявшись на лифте к своей квартире, Иголкин стал открывать дверь ключом. Но его опередили, дверь приоткрылась, и на пороге он увидел свою жену.

Одного взгляда Ксении было достаточно, чтобы вызвать в Глебе еще больший приступ самоукорения, что, однако, не помешало ему сказать что-то резкое, быстро раздеться и уйти в ванну. Ксения вздрогнула, обиделась, но обиду сдержала. Чувство дурноты не утихало, поэтому от позднего ужина Глеб отказался. Решил выпить снотворного и пойти спать.

Заснул быстро, снилось что-то очень тяжелое, непреодолимое, кошмарное. Сны мучили, давили, а к утру стихли. Как будто бы и не было ничего. Совсем ничего.

Будильник прозвонил как всегда в шесть утра. Ксения Иголкина силой воли заставила себя подняться с постели. Голова была тяжелая, как у совершенно не выспавшегося человека. И немудрено — легла спать она в третьем часу ночи. Да и как легла! Со слезами, с мыслями о том, что Глеб, которого она столько лет так преданно любила, превращается на ее глазах в совершенно чужого ей человека. Да и где он вчера был! Неужели кого-то себе присмотрел? А мало ли их — этих наглых молодых девиц у него на работе! Бегают, ножки свои из-под коротких юбок показывают, мечтают уцепить мужчину посолиднее. И должность все это проклятая! А ведь она радовалась, что мужа сначала сделали ведущим специалистом, а потом доверили ему отдел возглавлять! А теперь — плакать от всего этого хотелось! Вот он уже по вечерам приходит пьяный, разговаривать не хочет, грубит.

Ксения с горечью глянула на мужа и отвела глаза. Смотреть в его сторону было неприятно. Она пошла к детям, которые мирно спали в соседней комнате на широкой двухъярусной кровати, посмотрела на их умиротворенные лица, ушла на кухню, занялась приготовлением завтрака и вдруг вспомнила, что муж еще не встал с постели. Он же опоздает на работу!