Людмила Грицай - Дыхание мегаполиса

Ксения Иголкина вернулась к нему спустя несколько минут. Вместе с ней пришел мягкий запах какой-то успокоительной настойки.

— Еще раз простите, — сказала вдова более твердым голосом. — Я не знала, что это так больно. Жила и не знала. Давайте тогда о деле. Мне самой трудно. Вы лучше спрашивайте.

— Да, Ксения Сергеевна. Я должен узнать, какие события произошли в тот вечер 1 ноября, когда ваш супруг вернулся домой. Что он говорил, как себя вел…

Женщина задумалась, как бы машинально откинула назад тяжелые, не уложенные волосы. Вздохнула.

— Я мало что у него тогда спросила. Помню, что ждала долго, звонила, а он на телефон не отвечал сначала, потом взял трубку, я услышала, что он уже не на работе. Там какие-то мелодии популярных песен звучали. Почему-то подумала, что это в ресторане. Решила, что у него рандеву с женщиной. Заревновала. Стала снова звонить, но он уже не отвечал. Пришел домой в первом часу ночи. Был пьян. Я спросила, что с ним, но он меня обидел. Я не стала больше разговаривать. Сказал, что есть не будет и пойдет спать. И ушел в нашу спальню. А я к нему идти не хотела. Потом уже после двух часов ночи заснула там. А утром… А утром все уже было кончено.

— Вы вызвали скорую? — осторожно спросил Владимиров.

— Вызывала, но… это было уже лишнее. Я даже не врач, просто химик-технолог по образованию. Но все поняла сразу. Потом испугалась, что дети это все увидят, вызвала маму, детей собрала, скорая тут приехала, а потом снова приехали, нет, не врачи, эта бригада, которая в морг забирает, и его увезли.

— Значит, вы не успели ни о чем поговорить с мужем в тот вечер?

— Нет, не успела. Ревность эта проклятая. Тогда мне казалось все это так больно. Прямо растерзать его своими руками от гнева хотела. А теперь я понимаю, что такое настоящая боль. Теперь думаю: пусть он был бы с кем угодно, лишь бы живой. Мне так странно, что мы его похоронили. Фото на могиле вчера поставили. Вроде он: его карие глаза, его улыбка, а все чужой, как будто маска это, а он сам с нами остался, вот дверь откроется и войдет.

Ксения вздрогнула и замолчала.

— Ксения Сергеевна, может быть, вы замечали что-то странное в последние дни? Может быть, ваш муж рассказывал вам о том, с кем он встречался?

— Нет, мы вообще в последние месяцы как-то мало с ним говорили. Ссорились, если честно. Он шутил, что у нас 13 лет брака — вроде как трудный период. Он все больше музыку свою слушал.

— Какую музыку?

— А он ведь с юности музыкой увлекался, пока в Воронеже жил. У них там даже группа музыкальная была. Вот он и на компьютере своем музыку слушал в наушниках, чтобы нам не мешать, ему и диски часто дарили. Если хотите — покажу.

— Покажите.

Ксения встала и подошла к небольшому компьютерному столу, стоящему в глубине комнаты.

— Это тут, — продолжили она. — Вот и диски, все стоят по полкам.

Владимиров действительно увидел весьма богатую музыкальную коллекцию. В основном это были песни малознакомых ему групп, немного популярной классики, немного из творчества бардов. А вот один диск лежал не в положенном ему углублении, а просто на компьютерном столе. Владимиров взял его в руки: «Святослав Суданский — автор-исполнитель: шлягеры и песни» прочитал он. Диск был оформлен необычно: первые буквы «С» имени и фамилии музыканта были переделаны в скрипичные ключи.

— Что это за диск? — спросил майор у Ксении.

— Не знаю такого, вот видите, и места у него нет, значит, его недавно Глебу кто-то подарил или купил он его где-то.

Владимиров раскрыл пластиковую коробку и увидел на ней дарственную надпись: «Примерному приятелю Иголычу от Святослава Суданского». Причем опять вместо «С» были написаны выразительные скрипичные ключи.

— Почему Иголычу? — спросил Владимиров.

— Глеба так называли его товарищи в юности, — отозвалась Ксения, — он и в Живом журнале, где мы с ним познакомились когда-то, тоже Иголыч, правда, об этом почти никто не знает, Глеб не любил афишировать свою личную жизнь, свои мысли и переживания под настоящим именем. Так вот этим ником и пользовался. А что касается этого диска, то, вероятнее всего, ему подарил его друг, но я совершенно не помню ни его имени, ни его фамилии.

Между тем в комнату вошла женщина. Обернувшись к ней, Владимиров догадался, что это мать Ксении. Он сразу оценил ее властный взгляд, тонкие плотно поджатые губы, саму манеру держаться твердо и с достоинством.

— Добрый день, решила присоединиться, может, и мои ответы на что-нибудь сгодятся, — вежливо начала женщина.

— Простите, не знаю, как к вам обращаться, — начал Владимиров, размышляя над тем, чем сможет помочь мать Ксении в их беседе.

— Светлана Леонидовна, — подсказала женщина, — просто я услышала последние фразы вашего разговора. Так вот я знаю, кто такой Святослав Суданский. Впрочем, знаю это не от Глеба, а так… Вспомнился мне разговор с одной из моих приятельниц.

— Хорошо. Кто он?

— Как вам сказать? Должно быть музыкант, тоже провинциал, как и Глеб, задиристый малый, как я поняла, все хотел в Москве карьеру сделать, но смог устроиться только на место руководителя детской вокальной студии, а там что-то не поделил с дочерью моей приятельницы. То есть с директором этого дворца творчества. Так вот они даже судились, через меня пытались найти хорошего адвоката. Так я фамилию и имя этого молодца и запомнила.

— Судились? А что стало причиной?

— Я точно не помню, на концерт он какой-то муниципальный что ли не пришел, просил, чтобы ему за это выступление 10 тысяч заплатили, а потом в депутаты решил рвануть, а дочка моей приятельницы про него интервью дала перед выборами и охарактеризовала его с негативной стороны. Вообщем судились они, а он потом уволился. Хотя я мало следила за этой историей. Да, мне кажется, он тоже родом из Воронежа, поэтому Глеб его и знал. Ну что же в этих маленьких городах все друг друга знают.

— Не скажите, — заметил Владимиров, внимательно разглядывая свою собеседницу, — Воронеж — город немаленький, впрочем, они ровесники, могли знать друг друга по музыкальной среде.

— Да, да, Глеб ведь хотел быть музыкантом, — небрежно бросила Светлана Леонидовна. — Но мы сразу ему подсказали, что это дело пропащее, он за голову взялся, работу себе с нашей помощью хорошую нашел. А теперь вот ничего ему больше не нужно. Обидно. Молодых смерть забирает. Внуки теперь мои без отца жить будут, а дочка — без мужа.

Несмотря на последние слова, Владимиров почувствовал некоторую холодность по отношению к зятю, которая исходила от женщины. Впрочем, ему ли не знать, что добрые отношения между родственниками такого порядка являются, скорее, исключением, а не правилом. Многим тещам и свекровям всегда есть за что укорять супругов своих детей.