Людмила Грицай - Дыхание мегаполиса

«Каждый день кругом ты видишь людей, множество разных лиц, судеб, тревог. Но — погруженный в страшную гонку по заданному кругу — не можешь по-настоящему разглядеть ни одного лица. Жизнь утекает, как песок сквозь пальцы. Смотришь на себя в юности и кажется, что перед тобой совершенно чужой человек. А рядом дышит в спину та самая дама с косой, из объятий которой еще никому не удавалось убежать. Страна глухих одним словом!»

Владимиров читал и читал, и даже не заметил, как за окном его накрыл плотной завесой хмурый ноябрьский вечер. Уже прошел час-пик, и можно было возвращаться домой, он выключил компьютер и направился к выходу. Но все время до дома его не покидало сожаление о Глебе Иголкине. Он понял, что его подопечный мучился от чудовищного раздвоения личности. «Быть или казаться? Вот вопрос, на который каждый должен дать ответ.

Трагедия Глеба заключалась в том, что он хотел «быть», но окружение требовало от него только «казаться». Глеб сопротивлялся, пытался сохранить свое уникальное «Я», но терял его, как и веру в то, что у него получится во всех этих жизненных передрягах остаться самим собой. И дело было даже не в том, что он сменил дорогое его сердцу увлечение музыкой на скучный кабинет чиновника. Проблема исходила из того, что Глеб не хотел бороться за право «быть», просто согласившись плыть, как и все, по течению. Отсюда его жизненные неурядицы, холодность с женой, равнодушие к службе. Правда, изредка приходило понимание всего происходящего. Что же он делал в такие минуты? Куда бежал, к кому шел с разговором?

Владимиров долго еще думал об этом. И в полусонной тишине ночи вдруг понял, что так интересуется судьбой Глеба Иголкина потому, что этот человек ему близок — душевно и духовно. И в этот момент майор почувствовал себя ответственным и за его судьбу, понимая, что с погибшим его связывает чувство человеческой сопричастности, о котором писал когда-то Иголыч в своем ЖЖ.

Следующий рабочий день выдался хлопотным. С утра позвонил Левин и осипшим голосом сообщил Владимирову, что, вероятнее всего, заболел.

— Ты прости, видимо, реальный грипп, может, вчера еще простыл по этим улицам шатаясь, так что я временно нетрудоспособен.

— Ладно, давай лечись, — подбодрил друга Владимиров, — мы тут постараемся справиться. На службу выходить не вздумай.

Затем несколько запыхавшись в кабинет вбежал Жилкин.

— Товарищ, майор, разрешите доложить, — выпалил он. — Я вчера весь день работал, но я все понял, товарищ майор!

Владимиров взглянул на взволнованное лицо своего собеседника, на его светящиеся радостью глаза и рыжие слегка всклокоченные волосы. Интересно, а каким он был в его годы, неужели так же вбегал в кабинет Самарина с очередным гениальным прозрением?

— Очень рад, лейтенант, докладывайте!

— Я вчера не только отследил маршрут Иголкина по камерам видеонаблюдения на Старом Арбате, я еще по самому проспекту прошелся. Холодно было, дождь шел, но я понял. Я все понял!

— Что же вы поняли?

— Сейчас. На камерах видеонаблюдения можно рассмотреть, что Иголкин не спеша прогуливается, но останавливается. Знаете, почему останавливается? Он слушал выступления уличных музыкантов. Их же там, на Арбате, каждый вечер пруд пруди. Даже в ноябре много. Так вот. Он специально ходил на Арбат ради них. Я еще нашел дни, когда он машину не брал. Вот, например, 25 октября. Он приехал на работу на машине, но оставил ее на служебной стоянке, о чем есть запись в журнале охраны. А по геолокации Иголкин тогда тоже отправился гулять по Арбату.

— Да, цель его прогулок, скорее всего, вы угадали верно.

— Но тогда 1 ноября он не просто слушал, он подошел к одному из музыкантов, поздоровался с ним, а потом они оба пошли в кафе, что недалеко расположено. Я уже и там камеры наблюдения посмотрел. Видно, что они сидели за дальним столиком, резкость, правда, плоховатая, но видно, что они ели и пили.

Владимиров посмотрел на своего молодого подчиненного с уважением. Все-таки пока он вчера предавался составлению психологического портрета погибшего, Арсений носом землю рыл и много чего полезного смог узнать. «Стареешь, ты, Дима, — кольнула его в сердце мысль, — вот они молодые уже вперед тебя шпарят».

— Хорошо, хорошо, — сказал вслух майор. — А личность спутника Иголкина вы установили?

— Да, это было нетрудно. Знаете, этот музыкант выставляет перед своими выступлениями чехол от гитары для сбора денег, а там большими буквами написано его имя и еще скрипичные ключи пририсованы, да вот я и имя и фамилию записал.

И Жилкин полез за шпаргалкой, но Владимиров уже все понял и даже испугался собственной догадке.

— Святослав Суданский, — радостно прочитал Жилкин.

— Понятно, — отозвался Владимиров, — должен вас поблагодарить, Арсений, вы проделали очень большую работу. Хочу сообщить, что в квартире Иголкина я также обнаружил диск этого Суданского. Видимо, диск был подарен ему накануне, так что личность человека, который был рядом с Иголкиным в его последний вечер, мы смогли установить.

— Так, скорее всего, этот Суданский и есть убийца, — с какой-то горячей поспешностью выпалил Жилкин. — Я ведь, товарищ майор, и биографию его успел сегодня с утра узнать. Знаете, он ведь из Воронежа. С детства там по всяким конкурсам — концертам ездил. В 16 лет был уже местной звездой, даже в музыкальном театре работал. Пел сольные партии. Я тут записал, вот его роли Фигаро, Ленский. Это еще школьником. Концерты давал чуть ли не каждую неделю. А он еще такой симпатичный, его прямо на руках носили. Я публикации в прессе нашел. А потом после окончания вуза он в Москву переехал. А тут как-то все не сложилось в плане карьеры. Видите, до чего дошел — на улицах людей развлекает. А ведь Иголкин все-таки достиг многого. Вот они встретились, и Суданский решил отомстить Иголкину за то, что у него получилось добиться успеха, а у того — нет.

Владимиров еще раз бросил быстрый взгляд на Жилкина.

— Вам бы не в полиции служить, а детективные романы сочинять. Сейчас они в цене, — чуть усмехнулся он, — ведь вы этого Суданского даже не опрашивали еще, а версию уже создали. Более того, вы уже поверили этой версии. А оперативник, как и следователь, должен уметь сомневаться. Подозревать — да, но важно, даже опираясь на факты, сомневаться в своей правоте. Нужно сначала с человеком поговорить, в глаза ему посмотреть, послушать, что скажет. С чего вы взяли, что Суданский бросил яду в стакан Иголкина. Это же не «Моцарт и Сальери»?

— Простите, товарищ, майор, я не понял.

— Это известный сюжет, Пушкин в своей трагедии обрисовал. Есть легенда, что Моцарта из зависти отравил его приятель-музыкант Сальери. Бросил ему в стакан вина смертельную дозу старинного яда.