Ирина Зарубина - Частный сыск

«Надо бы автограф попросить», — подумала она.

— Я готов, — сказал оператор, посмотрев в глазок кинокамеры.

И все затихли. Тишина была какая-то возвышенно-торжественная.

На разобранной кровати (Наташиной кровати) лежала полураздетая девица и с виноватым видом смотрела на старичка в дорогой замшевой куртке и с трубкой в зубах (должно быть, Гольдберг), который эксцентрично потрясал в воздухе тонкими руками и горячечно шептал:

— Представь, что ты хочешь меня… Представь, что я именно тот, о ком ты мечтала всю жизнь! — Старичок щелкнул пальцами, подыскивая подходящее определение. — А-а, вот! Принц на белом коне! Улавливаешь?

— Ага, деловито кивнула девица, но ее тоскливый взгляд вряд ли можно было принять за большое желание. — Попробую.

— Попробуй, детка, — взмолился режиссер. — Пленки на один дубль. Не подведи. Мотор!

— Есть! отозвались из-за шкафа.

— Камера!

— Пошла… — гулко произнес оператор с интонацией матроса, ползущего навстречу вражескому танку с гранатой в руке.

— Начали!.. — Нервно покусывая кулак, Гольдберг присел на корточки. — Так-так-так… Очень хорошо… Посмотри на меня… Вспомни, ты меня хочешь…

А девица томно перекатывалась по кровати, меняя при этом позы (и так повернется, и эдак), маняще заглядывала в объектив камеры и облизывала язычком ярко накрашенные губы. Вот она потянулась рукой к бутылке, неторопливо свинтила пробку, окунула горлышко в граненый стакан…

Только сейчас Наташа с ужасом узнала на ней свое белье! Розовые шелковые трусики и французский лифчик с застежкой «Жозефина», купленные в Страсбуре… Сама не надевала, берегла неизвестно для какого случая. Это что ж такое, в конце-то концов?!

— Снято! — хлопнул в ладоши Гольдберг. — Всем спасибо, съемка окончена. Молодец, Дуняша, туда-туда, поймала зерно… — Его пронизанный плохо скрываемым разочарованием взгляд вдруг остановился на Наташе. — Детка, завари-ка мне чайку покрепче.

И она, будто загипнотизированная, побежала на кухню, переступила через наваленные на пол мешки, открыла висячий шкафчик, отыскала заварку, бросила на плиту чайник… Стоп! А Инна где?

— У Багиных, — как о чем-то само собой разумеющемся, сообщил Виктор. — С Валюшкой играется.

— Играет, — автоматически поправила Наташа, но он ее уже не слышал, поскакал к позвавшему его Гольдбергу.

Наташа зашла к соседке. Инна и толстощекий карапуз Валюшка сидели в огромном резиновом манеже и лыбились друг на друга.

— Можно, и я у вас посижу? — попросила Наташа. — У нас кино снимается… Недолго, заканчиваю уже.

— Кино? — всплеснула руками мать карапуза.

— Да, параллельное, — Наташа устало полуприкрыла глаза. — Режиссер Гольдберг. Знаете такого?

Орава киношников вымелась как-то быстро и слаженно, оставив после себя букет непривычных запахов и кучу мусора. Правда, мебель ребята все же удосужились поставить на место.

Инночка устала в гостях и сразу попросилась в кроватку. Наташа не успела спеть первый куплет колыбельной, как дочурка крепко уснула.

— Голодный, как чертяка! — Проводив Гольдберга до автомобиля, Виктор вернулся еще более возбужденным. — Давай-давай, — потирал он ладони, — мечи на стол.

Наташа открыла холодильник. Он был пуст.

— Тю-ю-ю… — удивленно протянул Виктор. — Когда это они успели?

Ели вареную картошку с хлебом. Хорошо хоть гости не слопали детское питание.

— Ты хотя бы предупреждай в следующий раз, ладно? — Наташа укоризненно посмотрела на мужа.

— Закручивается, Татка! — практически не жуя проглатывал картофелины Виктор. — Закручивается.

— Что закручивается?

— Жизнь закручивается, Татка! Хорошая жизнь. Я ж выставку открываю!

У Наташи невольно открылся рот. А Виктор, заметив, какое впечатление его слова произвели на жену кайфовал от значимости момента.

— Да-да, выставку, — небрежно повторил он. — Через неделечку. И не где-нибудь, а в Малом Манеже. Вот так, Татка, вот так… Ну, разумеется, пресса, телевидение, информационная поддержка, все как полагается.

— Погоди-погоди, Вить… — постепенно начала приходить в себя Наташа. — Я знаю все выражения твоего лица…

— Ну?

— Кажется, ты не шутишь…

— Какие шутки, мать? — Виктор уронил на пол кусочек картошки и затолкал его ногой под стол. Тонкая натура. — Какие шутки? Все уже на мази! Завтра договор подписываю!

— С кем договор? — Наташа конечно же была счастлива, она буквально задыхалась от восторга, но внешне это почему-то никак не выражалось. Напротив, Виктор даже подумал, что она рассержена.

— С Гринштейном! Отличный мужик! А деловой!

— То Гольдберг, то Гринштейн… Ты нормально можешь объяснить?

— А че объяснять-то? Гринштейн — мой спонсор. У него знаешь как дело поставлено? Фирма «Гаудеамус», слыхала? Миллионами ворочает! И мы с его помощью бабулеточек огребем — не будем знать, на что потратить!

— А ему-то от этого какая польза?

— Как — какая?! — удивленно воскликнул Виктор, мол, чего же тут непонятного.

— Какая? Я тебя спрашиваю.

— А мне есть до этого дело? Он сам на меня вышел, сказал, что я… что я… Даже неудобно как-то…

— Что ты гений? — шутливо предположила Наташа.

— Нет, — Виктор зарделся. — Непризнанный гений…

Шутка оказалась недалека от истины. А может, и вправду Витькины концепты, как он сам их называет, достойны всемирного признания?…

— Значит, тебе предоставляют такую сумасшедшую услугу и ничего не требуют взамен?

— Ни-че-го! — развел руками Виктор. — А что можно потребовать от бедного художника? Ну разве только… — Он что-то вспомнил. — Кажется, иногда выставка будет закрываться на какие-то час-полтора…

Гринштейн хочет проводить в Манеже закрытые совещания. Там зал большой, удобно.

— Совещания в галерее?

— Не знаю, Тат, не знаю, — затараторил Клюев. — Может, я что-то путаю, чего-то недопонял. Но главное-то не в этом! Татка, мы же теперь заживем как нормальные люди! Давай с тобой подсчитаем… Я выставлю сорок семь картин, так? Предположим, на каждую вторую найдется покупатель… Нет, почему на каждую вторую? На четыре из пяти!

— Лучше уж на девять из десяти, — в тон ему возразила Наташа.

— Нет, мать, загибаешь, так не бывает. Будем довольствоваться малым. — Виктор закатил глаза, что-то подсчитывая в уме, но подсчеты явно не клеились. — Это сколько ж будет?

— Тридцать шесть и еще две картины…

— Так, если по пять тысяч «зеленых»…

— Почему по пять?

— По пять, по пять, не наглей. — Виктор опять закатил глаза. — Тридцать восемь на пять… Тридцать восемь на пять…

Ожесточенную работу его головного мозга нарушил дверной звонок. Пришла Наташина мама, Антонина Федоровна.

— Кто будет распаковывать гостинцы? — Она поставила на пол две тяжеленные сумки.