Ирина Зарубина - Частный сыск

— А как же?… — попытался было что-то возразить Григорий, но Наташа резко оборвала его:

— Ни за какие ниточки я не дергаю и дергать не собираюсь. Со следователем Порогиным у меня нет никаких отношений, кроме, разумеется, деловых. Вы вчера явились в мой дом и сказали мне про Никифорова. Я сочла своим профессиональным долгом проверить эти сведения и именно поэтому, установив возможное местонахождение Анатолия Сергеевича, села на электричку и…

— Я вам верю!.. Я верю!.. — вдруг воскликнул Чернов и тут же весь как-то обмяк, ссутулился, размазывая своей большой ладонью слезы по щекам. — Простите, я не сообразил… У вас же маленький ребенок, вы бы не смогли… Вы женщина… А тут топором… Да и зачем вам?… Вы же… Ах, ну да… Но просто… А кто же тогда?…

— Получается, что вы. Ведь об Анатолии Сергеевиче знали только я и…

Казалось, она ступила на острое лезвие. Ведь если Никифорова действительно убил Чернов, то что ему стоит прикончить и ее? Тем же топором, нужно только вытащить его из головы.

Но с каждой секундой Наташе становилось все ясней и ясней: Григорий не виноват.

— Что значит не… — Наташа осеклась, и Григорий прочел в ее глазах, что она наконец о чем-то начала догадываться.

— Но тот человек был, вероятно, очень похож на меня, — продолжил он. — Тот человек ездил на таком же, как у меня, автомобиле, с такими же, как у меня, номерами… Даже агентов ФСБ убили на моей даче. Теперь вы понимаете, как тщательно все это было подстроено?

— Но почему же вы сами рассказывали об убийстве с такой достоверностью? — В Наташином взгляде опять появились искорки недоверия.

— Так мне ж подсказывали, меня ж направляли… Следователь спрашивал меня: «Вы спрятали трупы в коробки и оттащили их в погреб?» И я отвечал: «Да, я спрятал трупы в коробки и оттащил их в погреб». Следователь спрашивал меня: «Вас остановил инспектор ГАИ на пятнадцатом километре Ленинградского шоссе?» И я отвечал: «Да, меня остановил инспектор ГАИ на пятнадцатом километре Ленинградского шоссе». Следователь спрашивал…

— Не продолжайте, все понятно, — остановила его Наташа. — Но зачем вы признавались во всем этом? Кто вас за язык тянул?

— Я боялся…

— Чего вы боялись?

— Я боялся, что они уничтожат мою семью. Они грозили… Они взорвали машину…

— Кто — они?

— Я не знаю… — Чернов громко сглотнул. — Следователь… Нет, не лично… Он подсылал ко мне людей…

— Каких людей?

— В тюрьме… Внутренняя охрана, они пытались сделать из меня стукача. — Григорий не смог сознаться, что не только пытались, но и сделали. — Они говорили, что мне надо взять всю вину на себя, тогда и семья будет жива-здорова и срок скостят до минимума, — он проницательно посмотрел на Наташу. — Они говорили, что вы в курсе…

— Вас обманывали, Чернов. — Она выдержала этот взгляд. — Если бы вы вращались в уголовной среде… Вам бы каждый сказал, что с Клюевой нельзя Говориться.

— Что мне теперь делать?

— Спасать семью.

— Она в безопасном месте.

— Где?

Чернов упрямо потупился.

— Ладно, молчите, так даже лучше будет…

— Вы поможете мне? — тихо произнес Григорий, не отрывая глаз от пола.

— Не знаю, — честно призналась Наташа. — Постараюсь помочь… И в первую очередь надо отыскать Кирилла. — Она вынула из кармана джинсов записную книжку покойного, внимательно просмотрела каждую страницу.

— Есть? — с надеждой спросил Чернов.

— Нет. Если только того дружка на самом деле так звали. Вы запомнили его внешне, могли бы составить фоторобот?

— А вы собираетесь вернуть меня в тюрьму?

— У меня есть знакомый художник, он с ваших слов составит портрет.

— И я, кажется, знаю этого художника? — чуть заметно улыбнулся Григорий.

— Кажется, знаете. У него, между прочим, подбородок раздулся…

— Простите… Я не хотел…

— Так, ни к чему не прикасайтесь, хорошо? Ваши отпечатки здесь совершенно не нужны. — Наташа начала подниматься по лестнице на второй, этаж.

— Хорошо. А вы?…

— А я поищу что-нибудь теплое, не выходить же на мороз в таком виде.

Жар спал лишь к утру, и, оставив больную, скульптор, дрожа от нетерпения, направился к глыбе, возвышавшейся посредине мастерской.

Вооружившись резцом и молотком, он вгрызался в мраморную плоть, каменная крошка брызгала во все стороны. В воздухе стояла густая мраморная пыль.

Горячий пот ручьями стекал по лицу Праксителя, оставляя белесоватые дорожки.

Артемида, еще вчера казавшаяся такой загадочной, непонятной и никак не желавшая выходить из глыбы, внезапно возникла перед внутренним взором мастера во всей своей красоте и гибкости.

Пракситель отбросил прочь все эскизы, которые в большом количестве копились на подставке подле его рабочего места. Если бы он не был сейчас так увлечен делом, то, без сомнения, торжественно спалил бы их в медной светильне.

Она не должна быть нежной, с аккуратно выставленной вперед маленькой ножкой и грациозно приподнятой головой.

Она должна быть натянутой, как струна, сильной, как молодая олениха, и каждый мускул на ее тонком теле должен быть предельно напряженным.

В ее лице, запрокинутом вверх, должны читаться отчаянье, воля и страсть, и во всем положении тела, наклонном, подающемся вперед, словно бы запечатленном в прыжке, зазвучат энергия и красота полета.

Пракситель кусал себе губы.

Он торопился, — наверное, впервые в жизни.

Его резец успел уже достаточно углубиться в мраморную глыбу, и теперь скульптор до дрожи в коленях опасался: не испортил ли он мрамор, не поторопился ли, ведь подлинную Артемиду он вообразил себе только теперь, находясь у постели бесчувственной Лидии.

Этот энергичный наклон вперед, порывистое движение к свободе — такое могло быть разве что у великого Мирона.

Скульптура, считали современники Праксителя, должна крепко держаться на своей опоре, и потому классическое ее положение — строго вертикальное.

И теперь Пракситель разглядывал прекрасный белоснежный мрамор, будто жаждал поскорее раскрыть его и явить миру невиданный доселе шедевр.

Глаза его горели тусклым багровым огнем. Скульптор творил.

— Ты должна есть, — говорил Пракситель, очищая острым ножом спелый плод и протягивая его Лидии. — Необходимо уметь восстанавливать силы…

По интонации голоса можно было подумать, что скульптор разговаривает с маленьким ребенком.

Лидия равнодушно кивнула и откусила крохотный кусочек.

— Ты слишком молода, чтобы понять: боги посылают нам несчастья, чтобы испытать нас. Запомни: ничто не происходит без причины. Отпей немного вина из этой чаши. Ничего вкуснее я не пробовал!..

Минуло полгода с того дня, когда Пракситель объявил Лидии страшную весть.