Ирина Зарубина - Частный сыск

Несколько недель молодая женщина пролежала в постели в полубессознательном состоянии. Немая старуха терпеливо кормила ее из рук, а скульптор сутки напролет проводил в мастерской с резцом в руках.

Он заглядывал к Лидии лишь для того, чтобы вновь и вновь наблюдать за конвульсиями ее хрупкого, измученного болезнью тела, а затем спешил к мраморной глыбе и принимался за работу с удвоенной энергией.

Казалось, жизнь по капле оставляет молодую женщину, чтобы одухотворить и наполнить силой ее беломраморного двойника.

Праксителя не расстраивало, что модель не может позировать для него. По правде сказать, он предпочел бы, чтобы она всегда находилась в этом бессознательном состоянии, которое давало выход неведомой и магнетической энергии.

У ложа Лидии Пракситель неизменно черпал вдохновение и сам поражался этому.

Подобное происходило с ним впервые.

Как бы то ни было, скульптура рождалась из камня с небывалой быстротой, необыкновенно выразительная и прямо-таки завораживающая своим природным совершенством.

Между тем в городе понемногу забылась история чудовищного преступления в жилище Лидии, и жизнь возвратилась в привычное русло.

Устав от трудов, Пракситель, бывало, бродил по рынку и слушал веселые байки торговцев и рыбаков и смеялся вместе с ними.

По вечерам, когда становилось особенно скучно и одиноко, он направлялся в лупанарий.

Ласки «волчиц» не рождали в его душе высокого восторга, однако телом овладевала сладкая истома, и на какое-то время скульптор впадал в дивное забытье.

Однажды — он и сам поразился этому — Пракситель поймал себя на мысли, что, сжимая в объятиях продажную женщину, он думает о Лидии. В это мгновение он даже явственно почувствовал дурманящий запах ее волос.

Наскоро облачившись в тунику, он поспешил домой по ночным улочкам.

В мастерской было тихо. В углу горел медный светильник, отбрасывая на стены дрожащие бледные отблески.

Лидия спала.

Скульптор замер перед ее ложем, впервые глядя на молодую женщину не как на материал для работы, но как на живое существо, способное чувствовать и дарить любовь.

Под глазами ее лежали нежные голубоватые тени. Ресницы подрагивали в беспокойном сне. Алый рот был приоткрыт.

Словно ощутив на себе мужской жадный взгляд, Лидия поежилась и перевернулась на бок, выпростав руки из-под покрывала.

Взору Праксителя открылась маленькая упругая грудь с темным соском.

Он растерянно разглядывал эту открывшуюся женскую плоть, не понимая, зачем представил себе Артемиду в легкой накидке.

Пусть тонкое тело статуи как бы просвечивает сквозь каменное одеяние, однако обнаженной богиня была бы стократ прекраснее!..

Он издал невольный возглас досады, и, услыхав его в чутком сне, Лидия вздрогнула и открыла глаза. Вид склонившейся над нею темной фигуры вызвал в ней невольный трепет. Приподнявшись на локте, она отодвинулась от скульптора.

— Не бойся, Лидия, — тихо проговорил Пракситель, — ты должна бы уже знать, что я не могу обидеть тебя…

— Зачем вы здесь?

— Я думал о тебе. Скажи, что за имя ты все время повторяешь в бреду?

— О чем вы?

— Скилур, ведь твоего мужа звали иначе.

Даже в полутьме было видно, как потемнело лицо молодой женщины.

— Не мучьте меня.

— Я должен знать, — настаивал скульптор. — Ты откроешь мне свою тайну!..

— Вы требуете слишком многого…

— Да. Потому что слишком многое теперь связало нас.

— О чем вы?…

— Поцелуй меня, — прошептал Пракситель, наклоняя к ней лицо. — Я хочу, чтобы ты меня поцеловала, Лидия!..

И, не дожидаясь, покуда она опомнится и оттолкнет его, скульптор взял ее лицо в ладони и жадными, пылающими губами прижался к ее холодным губам.

Лидия не сопротивлялась…

Потом они, обнаженные, лежали друг подле друга, приходя в себя после бурных и отчаянных, словно предсмертных, ласк, и Пракситель слышал у плеча тихое дыхание молодой женщины.

Открыв глаза, он глядел перед собой в темноту, и в Ушах его еще звучали ее стоны, похожие на плач.

Он не смог бы забыть, даже если б захотел, как в мгновение забытья, впившись пальцами в его волосы и спину, Лидия страстно и самозабвенно прошептала:

— Люблю тебя!..

Он почти возненавидел ее в этот момент.

Шестым чувством Пракситель угадал, что два эти слова адресованы не ему, а далекому и неизвестному сопернику, над которым он никогда не сможет возобладать.

Ранним утром, когда Федор Иванович, напялив на нос очки, знакомился со свежей прессой, а Лена только что, дожевывая на ходу бутерброд, вылетела из дома в школу, в дверь квартиры Дежкиных позвонили.

— Не иначе Илья, — предположила Клавдия, которая поджаривала на сковороде макароны с фаршем и луком, — учуял-таки!..

Сосед Илья объявлялся в гостях в те самые моменты, когда, благодаря вентиляционным трубам, по дому распространялись ароматы дежкинской кухни.

Наскоро вытерев руки о фартук, Клавдия помчалась отворять.

На пороге стояли двое.

У Наташи Клюевой было изможденное, осунувшееся лицо; под горящими глазами пролегли огромные синие круги.

Чуть позади, опершись рукой о перила лестничной клетки, стоял немолодой мужчина с сумрачным небритым лицом.

Дежкина узнала его сразу, хоть и увидела первый раз в жизни.

Это был не кто иной, как сбежавший из тюрьмы главарь преступной шайки Чернов.

Внутренне она напряглась, однако на лице осталась прежняя добродушная улыбка.

— Вот так сюрприз, — сказала она, — проходите. А я как раз макароны по-флотски готовлю!.. Здравствуй, Наташенька! Рада тебя видеть. — Клавдия перевела взгляд на Чернова и поинтересовалась: — Ты нас познакомишь с молодым человеком?

— За молодого человека — спасибо, — без тени улыбки откликнулся Чернов. — Меня зовут Антон Антонович.

— Да, — растерянно подтвердила Наташа и кивнула для убедительности.

— Очень приятно, — сказала Клавдия. — Феденька, достань еще две тарелочки, пожалуйста! — крикнула она в сторону кухни.

— Мы по срочному делу, Клавдия Васильевна, — залепетала Клюева, но Дежкина даже не дала ей закончить:

— Только после завтрака. Иначе я все равно ничего не пойму. Никогда не занимаюсь делами на пустой желудок, — с доверительной улыбкой прибавила она, обращаясь к Чернову. — Мойте руки — и за стол.

Гость, не споря, направился в ванную мыть руки, а Наташа замешкалась в прихожей.

— Интересный мужчина, — негромко произнесла Клавдия, — что-то я его раньше не видела…

— Это… знакомый, — запинаясь, сообщила Клюева.

— Ага. Как, ты сказала, его фамилия?

Наташа растерянно поглядела на Дежкину, а затем выпалила:

— Петров.

— Оригинальная фамилия, — заметила Клавдия и направилась в кухню.