Алексей Лебский - Кай и Герда [СИ litres]

– Я знаю, можешь не рассказывать, – сказал Якобсен.

– Нет, я все же расскажу для господина адвоката. После того, как они связали её и разорвали на ней платье, они облили её грязной водой из ведра для мытья пола, и пообещали в следующий раз трахнуть вчетвером, если она не успокоится.

Но этого им показалось мало, поймав меня на улице по дороге домой, эти негодяи увели меня на пустошь. Там уже ждал Курт. Он где-то раздобыл шлем с рогами, вроде тех, что носили викинги и в руках у него был огромный самодельный стальной меч. Он со всего размаху рубанул им по одному из кустов, которых было много на пустоши и срезал его под корень. Он тогда сказал: “если ты не хочешь, чтобы мы сделали что-то плохое твоей сестре, то сейчас же отсосешь у меня. понял, гаденыш?” Потом воткнул меч в землю на несколько дюймов и расстегнул ширинку. Они все же заставили меня это сделать, а потом избили и бросили на пустоши. Весь в грязи, я с трудом добрался до дома, у меня было сломано ребро, руки и ноги покрылись сплошными синяками, новая куртка, которую на последние деньги купила мать, порвана в двух местах. Я по-прежнему боялся за сестру, даже тогда, когда Берте ушла из школы и отсиживалась дома до возвращения мужа из плавания. В микрорайоне ходили слухи, все узнали эту историю, в том числе и муж. Сами понимаете, историю приукрасили. Олле сразу подал документы на развод и сказал моей сестре, что не желает больше знать её, и все такое. Я к тому времени уже закончил обучение в “Адлере”. А через год мы с матерью нашли Берте повешенной в нашем доме. С матерью случился инфаркт, она два месяца пролежала в больнице, но вылечили ее не полностью, через восемь месяцев она скончалась. Якобсен позвонил в зал и пригласил Хильде вернуться на допрос.

– Продолжай, – сказал он, когда девушка вернулась.

– Я тогда поклялся, что убью этого мерзавца. Мне уже терять было нечего. Я жил один, искал работу, иногда в порту брали грузчиков, платили хорошо. Мне удалось купить пистолет, тот, который у меня нашли констебли. Я узнал, что Курт работает у деда в фирме. Накопив немного денег, я перебрался в Осло, устроился в магазин на охранной территории Курта и стал ждать удобного случая. Но этого можно было ждать бесконечно. Инкассаторы были хорошо вооружены и защищены от случайностей. Мы познакомились с Любичем и я ему рассказал свою историю. Он мне рассказал свою, и мы поняли, что терять нам нечего. Он придумал, как вырубить ненадолго инкассаторов и отобрать у них деньги. И у меня даже пропало желание убивать Курта. Вполне достаточно было наказать его. В сущности, мне и деньги не очень были нужны, я обещал их Любичу отдать или перевести на его счет. Его фамилия, ведь не Любич, вы знаете? Он тот самый Моретти, из знаменитых воздушных гимнастов… Мать их – София Моретти, урожденная Боровски, отец – Станислав Любич, артисты из Югославии. У Любича были свои счеты к главному менеджеру, Стигу. Когда Стиг уволил его, у нас возник этот план.

– Постой, я видел Моретти в цирке, мы с дочкой ходили на представление “Снежная королева”, – вмешался адвокат, – София была в роли Снежной Королевы. Остальных не помню. Надо найти эту программку, которую я купил в цирке.

– Куда же делись остальные Моретти, ты не в курсе?

– Мать их умерла, это точно, про остальных не знаю. Так вот, как было дело: в назначенный день с утра в верхнем конференц-зале была презентация дочерней фирмы Стига. Карл точно знал, что за эту презентацию будет выставлен огромный счет, и оплата пройдет наличными. Я не знаю всех этих бухгалтерских фокусов, но Карл разведал все досконально. Таким образом, именно в тот день сумма, подлежащая инкассо, была огромна. После того, как Карл вынес первую сумку через лифт и технологический этаж, я спустился по лестнице в коридор и увидел следующую картину: второй инкассатор сжимает в руках пистолет и направляет его в сторону Курта. Оба они были в полной отключке. Я не удержался и надавил пальцем этого бедолаги на спусковой крючок. Предохранитель был снят. После того как бабахнуло, я положил в коробку из-под Техникса вторую сумку и покинул поле боя.

– И куда же ты дел сумку? Мы знали, что она в здании, но найти ее не смогли.

– Вы бы даже с собаками её не нашли. Я выложил ее через окно на кронштейн кондиционера и она там проветривалась несколько дней, пока я частями не вынес из нее всё до последней кроны. Но этот Любич, то есть Боровски очень торопился и не смог все деньги из первой сумки запихнуть в свой рюкзак. У него на все про все было не более десяти минут. Но он все равно большой мастер, по узкому карнизу перебрался на одних пальцах с тяжелой ношей за спиной. Вот и все, что я знаю. Как Боровски входил и выходил из здания универмага не спрашивайте, не знаю.

– Очень занятная история, не находите? По моему, у моего подзащитного есть смягчающие обстоятельства, резюмировал адвокат.

– Месть – блюдо, которое подают холодным, – возразила Хильде.

Допрос окончен в шестнадцать часов пятьдесят две минуты, – сказал Якобсен и выключил магнитофон. Задержанного увели, Хильде и Адриан выключили свет и тоже покинули комнату. Настроение было скверное. Раскрытие этого дела следователям особой радости не доставило. Карл погиб, часть денег бесследно исчезла, допрашивать Ренату пока ещё рано, а многие вопросы требовали ответа.

Я прибываю в “Королеву Викторию” вечером. Тепло, кругом высокие пальмы, красивые люди в дорогой одежде. На ресепшене девушка находит в списках мою бронь и выдает мне ключ от номера на большой деревянной лакированной груше. Милый Карл уже все оплатил, проблем никаких нет. Я поднимаюсь на лифте на свой этаж. Сейчас можно будет принять ванну и завалиться поспать. Нет, пожалуй, лучше перекусить и выпить чего-нибудь. Ощущение свободы и полного отсутствия панических атак дает себя знать! Я придирчиво осматриваю номер, он не так велик, но есть прихожая и ниша для электрического чайника. Это удобно, иной раз можно и не ходить на ужин. Привычка мало есть меня не раз выручала, как знать, надолго ли нам с Карлом хватит этих денег? В переулке у гостиницы вроде бы есть бар и я туда направляюсь. Моих познаний испанского и карманного разговорника должно хватить, чтобы выпить dos copas, а темпранильо я отличу от гарнача (два бокала – исп., сорта винограда, – прим. автора). На улице уже темно, увы, на дворе зима, хоть здесь это и не чувствуется. Дождя нет, на улице плюс двенадцать, дышится легко. Как славно сменить зимние сапоги на кеды! Я захожу в тапас бар, который состоит из двух длинных залов, в первом закуски и напитки можно заказать за стойкой. Выбор огромен, я заказываю здесь белое Coto (белое вино, регион Риоха- прим. автора) и тарелку сыров. Разглядываю публику, чем ближе к вечеру, тем больше молодых людей. Старики, просидевшие здесь полдня с тапас, пивом и кока-колой, покидают свои места. У многих лица усталые, работа по найму постепенно добивает человека, я это знаю с детских лет. Я не ограничиваюсь двумя бокалами и постепенно допиваю бутылку. Пожалуй к сыру следовало бы взять красного вина, так я и сделаю в следующий раз. Здесь становится шумно, появляются яркие девушки. В основном это натуральные брюнетки смуглые, с большими носами. Я догадываюсь, это проститутки. Пожилой мужик, сидевший слева от меня, встал со своего места и подходит к одной из красавиц. Он шепчет ей что-то на ухо и она только кивает, улыбается, и говорит еле слышно: “Si”. Мне надоедает шум и табачный дым, который сгущается в воздухе, я расплачиваюсь с барменом и ухожу. На улице непривычно тепло для января, но я натягиваю ветровку. За углом у входа в гостиницу я вижу парней из полиции, они о чем-то говорят со швейцаром. Мне не хочется спать, и я прохожу мимо них дальше, на пласа де Анхел. Платаны стоят с редкими пожелтевшими листьями, под ногами непривычно сухо, ни снега, ни льда. В кафе “Сентраль” играет живая музыка, я стою рядом, прислонившись к дереву, и слушаю. Играют неплохо, какой-то известный стандарт, я плохо знаю джаз. Из кафе выходит официант и что-то говорит мне. но я не понимаю, он показывает на вход, приглашая зайти внутрь. Я смотрю на часы, уже почти полночь, разворачиваюсь и ухожу в отель. Только тут осознаю, насколько хочу спать. Голова немного кружится от выпитого легкого вина, но скоро это прекрасное состояние проходит, я добираюсь до постели, раздеваюсь, и проваливаюсь в сон. Ночью мне ничего не снилось, утром просыпаюсь как стеклышко, долго принимаю душ и иду на завтрак. Хорошо прожаренная яичница с хамоном восхитительна. Официантка приносит большой кофейник и чашки, на столе свежевыжатый сок и квадратики зернового хлеба. Я не могу смотреть на них спокойно, отламываю кусочек, макаю в оливковое масло и съедаю. Какая-то тетка за соседним столом смотрит на меня осуждающе. Плевать на нее, я больше не работаю в цирке, и, видимо, никогда в него не вернусь, и на фигуру в сущности, наплевать. Никогда мне больше не быть Гердой. После завтрака я изучаю карту города и выбираю, куда же мне пойти. Сегодня брат вылетает в Неаполь, раньше позднего вечера он точно не позвонит, но я предупреждаю на ресепшене, что жду звонка. Я выбираю в качестве прогулки поход в Ретиро. На карте это огромная зеленая зона с прудом посередине. По улице Прадо иду к центру звезды – площади Независимости, через пятнадцать минут я любуюсь воротами Алькала, еще один недурной вариант триумфальной арки. Выглянуло солнце, но воздух еще не прогрелся после ночи. В парке среди частично голых деревьев гуляет ветерок и постепенно приводит мою голову в норму. Чтобы убить время до обеда, я беру в яхтклубе лодку с веслами и отправляюсь в плаванье по большому прямоугольному пруду. Отдыхающих немного, вдалеке я вижу всего две лодки, с которых девочки кормят лебедей. На берегу прекрасные статуи из бронзы и постройки с колоннами. Когда мне надоедает грести, я бросаю весла и, откинувшись назад, любуюсь синим безоблачным небом Испании. Мне никогда и нигде не приходилось видеть такого синего неба. Вспоминаю городок в Чехии, где мы жили с родителями, дым заводов, близость аэропорта и железной дороги. Норвегия тоже прекрасна морями и горами, но такого неба там нет. А может, дело в том, что впервые за долгое время мне не надо думать о работе, о том, что не на что будет жить? Я причаливаю к яхтклубу и сдаю лодку. Здесь в парке много всего интересного, но сейчас нет никаких концертов на открытой эстраде, нет спектаклей в кукольном театре. Я иду к барельефу испанским драматургам братьям Хоакину и Серафину Кинтеро. Они написали более двухсот пьес, но ни одной я не читал. В училище мне пришлось изучать Сервантеса и Кальдерона, но о Кинтеро, к своему стыду, ничего не знаю. До возвращения в отель я посещаю трактир, где съедаю на обед суп из помидоров и запеченную рыбу с картофелем. Я подсаживаюсь на оливки, они здесь хороши. Особенно те, что созрели, и имеют характерный коричневый оттенок.