Елена Прудникова - Стратегия Победы

«Роман в письмах» закончился «извинительным письмом» Сталина, и это тоже надо читать! Учитывая на редкость склочную натуру «красного Бонапарта», вождь деликатно пытается ему объяснить некие истины уровня младших курсов кадетского корпуса.

«Приложенное письмо на имя т. Ворошилова написано мной в марте 1930 г. Оно имеет в виду 2 документа: а) Вашу „записку" о развертывании нашей армии с доведением количества дивизий до 246 или 248 (не помню точно); б) „сообщения" нашего штаба с выводом о том, что Ваша „записка" требует по сути доведения численности армии до 11 миллионов душ, что „записка" эта ввиду этого — нереальна, фантастична, непосильна для нашей страны.

В своем письме на имя т. Ворошилова, как известно, я присоединился в основном к выводам нашего штаба и высказался о Вашей „записке" резко отрицательно, признав ее плодом „ канцелярского максимализма", результатом игры в цифры и т. д.

Так было два года назад.

Ныне, спустя два года, когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком, резкой, а выводы моего письма не во всем правильными. Во-первых, ближайшее знакомство с делом показало, что цифра „11 миллионов душ“ не вытекает из Вашей „записки", ибо то, чего может требовать Ваша „записка" и чего она, в самом деле, требует, — это армии в 8 миллионов душ. Конечно 8-миллионная армия — тоже нереальна, не нужна и непосильна для нашей страны, по крайней мере, в ближайшие три-четыре года (не говоря уже о первой пятилетке). Но 8 миллионов все же — не 11 миллионов.

Во-вторых, несомненно, что изменившийся за последние годы характер армий, рост техники, рост военного транспорта и развитие авиации, появление механизированных частей и соответствующая реорганизация армии — создают совершенно новую обстановку, лишающую старые споры о большом количестве дивизий их решающего значения. Нет нужды доказывать, что не количество дивизий, а прежде всего их качество, их насыщенность техникой будет играть отныне решающее значение. Я думаю, что Вы согласитесь со мною, что 6-миллионной армии, хорошо снабжённой техникой и по-новому организованной, — будет вполне достаточно для того, чтобы отстоять независимость нашей страны на всех без исключения фронтах. А такая армия нам более или менее по силам...»

Как показал сорок первый год, такая армия действительно оказалась стране по силам, но не по силам военному руководству. Впрочем, об этом мы уже говорили...

В одной из солидных монографий, посвященных советскому ВПК, сказано:

«Резкая отповедь вождя свидетельствовала о том, что в то время — в 1930 г., — руководство страны еще не намеревалось проводить курс на радикальную перестройку и перевооружение армии...» Интересно, если человек отказывается заказывать ведро борща — значит ли это, что он не собирается обедать?

«Обедать», конечно же, собирались и без Тухачевского. Потихоньку начали реорганизовывать РККА под новые задачи. В 1931—1932 учебном году было создано 10 стрелковых дивизий, приступили к созданию 117 танковых и моторизованных и 58 авиационных частей. Росло и производство вооружений.

В хотя бы относительно заметных размерах производство танков в СССР началось в 1931 году, когда было изготовлено 100 Т-26 и 393 Т-27. На следующий год начали делать средние танки — 36 БТ-315 и даже изготовили два тяжелых. Но поскольку это были пятибашенные монстры Т-35, то о тяжелых мы пока умолчим.

С другой стороны, Комиссия обороны при СНК продолжала прежние развлечения с планированием. В феврале 1931 года было принято решение на случай войны произвести к весне 1932 года 16 000 Т-27, 13 800 Т-26 и 2000 БТ, теперь уже совсем непонятно, против кого, поскольку основным соперником по-прежнему числилась Польша. Восемь лет спустя, в 1939 году, на польско-германском фронте она выставила 475 танков. В том же году французская армия, сильнейшая в Европе, имела их 1275 штук. СССР к тому времени наклепал 18 664 (а потом в дело вступили, цитируя Сталина, «возможности культурного порядка», и всю эту армаду за пару месяцев потеряли).

Так что говорить о том, что «красный милитаризм» получил отпор, не приходится — его несколько придушили, но не ликвидировали. Гонка вооружений раскручивалась и раскручивалась, балансируя между аппетитами военных и возможностями промышленности, чтобы отчаянно, с напряжением всех сил экономики, рвануть в третьей пятилетке (к войне мы не готовились, ага!).

...Еще с 1921 года шла речь о том, чтобы создать отдельный орган, координирующий работу военной промышленности. После нескольких попыток (механизм управления государством еще только отлаживался) в апреле 1938 года такой орган появился. Известно о нем очень мало, но даже то, что известно, заставляет затаить дыхание: вот это монстр!

И ведь молчали о нем историки, до последнего времени молчали!

Кто же в реальности ведал милитаризацией промышленности, ее мобилизацией и прочими военно-экономическими вопросами? Кто принимал решения? Да те же, что и всегда! И пусть нас не обманывает чехарда комитетов и комиссий — они решали чисто оперативные задачи.

Леннарт Самуэльсон в своей книге «Красный колосс» пишет [155]:

«Проблемой, которой не удалось избежать, было смещение функций главных ответственных органов, поэтому делались неоднократные попытки разграничить чисто военные решения (НКВМ или Реввоенсовет), национальное планирование (Госплан), организацию и мобилизацию промышленности (ВСНХ). Но в любом случае, кому бы не принадлежала постановка вопроса, большинство из них рассматривалось и решалось de facto на Политбюро. В наиболее важных случаях Политбюро, от имени Центрального Комитета партии, принимало собственные постановления по обороне. Поскольку всё, что касалось обороны, имело гриф „совершенно секретно“ и выше, считалось неприемлемым знакомить с этими решениями Политбюро даже Центральный Комитет, то есть формально высший выборный орган ВКП(б). Этот факт стоит особо подчеркнуть, так как в существующей литературе часто делаются ссылки на открытые, „подчищенные" постановления ЦК ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров (СНК) по вопросам обороны. Реальные же решения в полном объёме остаются вне поля зрения историков до сих пор. Дело в том, что эти решения Политбюро доводились до сведения по частям: каждый руководитель знал лишь свои, стоящие непосредственно перед ним задачи и сведения, необходимые для их выполнения. Строгое соблюдение принципа „need to know" (надо знать — англ.)...»

Короче говоря, когда за дело взялись всерьез, то решения принимала все та же команда, а до прочих они доводились, как говорят военные, «в части, их касающейся». (Ну, а поскольку в информировании всего ЦК была заинтересована разве что иностранная разведка, то его и не информировали.) Мозговой центр Советского Союза находился в сталинском кабинете, его решения оформлялись постановлениями различных властных структур, время от времени он выбрасывал протуберанцы в виде комитетов или комиссий, создаваемых под конкретную задачу. Задачи менялись — соответственно менялись и структуры. Какие-то прекращали свое существование буквально через несколько месяцев, какие-то держались годы и годы. Советское правительство искало организационные формы методом проб и ошибок — и кто его осудит? Кто осудит — тот явно никогда не нащупывал дорогу ночью в незнакомом месте, вооружившись лишь карманным фонариком. «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны...»