Александра Стрельникова - Ягодка опять

Все чужое, все не мое. И при этом все болезненно напоминающее о моей теперь уже прошлой, а на самом деле единственной для меня жизни.

В один из дней поехала на ту самую доставшуюся мне от бабушки дачку. Приехала, осмотрелась и… осталась. Просто осталась и все. Странно, но именно этот крохотный, но уютный домишко вдруг показался мне… своим. Тем пристанищем, углом, в который можно забиться и зализать раны…

Пока было лето (а развелась я в августе) — вокруг было людно. Из-за неожиданно близких (я-то привыкла не к шести соткам, а к тридцати!) и, главное, прозрачных, сетчатых заборов доносились голоса детей и бабушек, которые звали их то на обед, то на ужин. В выходные дачи наполнялись запахом дымка и жарящихся шашлыков — навестить бабушек и дедушек, а главное пристроенных под их крыло детей приезжали замученные трудовыми буднями родители.

Сад требовал ухода, бурьян ростом выше меня страшил. Но я его все-таки победила. Хоть и почти ухайдакала свежекупленный триммер. И заодно свою спину. Думала никогда не разогнусь, но ничего. Поболело и прошло. Зато физиономия из сине-зеленой превратилась в загорелую…

Адвокатша, с которой я встречалась для того, чтобы подписать какие-то еще недоподписанные бумаги, с изумлением сообщила мне, что я прекрасно выгляжу. Это ее изумление было настолько неуместным и даже оскорбительным, что я даже развеселилась.

— Сорок пять — баба ягодка опять!

Наша некогда общая квартира все никак не продавалась. Риэлтерша ворчала, что Игорь просит за нее слишком много. Дачи стали пустеть. Сначала уехали бабушки с внуками постарше — им пора было отправляться в школу. Потом отбыли те, у кого домики оказались не готовы к холодам. Потом выпал первый снег и съехали даже те, кто имел печь…

Я осталась одна.

Любка негодовала и раз за разом обзывала меня идиоткой. Я от того упиралась еще больше, наотрез отказываясь выбираться из своей глуши. Поначалу было очень страшно. Ночью почти не спала — мешали незнакомые шорохи за близкими и такими, как мне казалось, ненадежными, тонкими деревянными стенами. После как-то привыкла.

А потом ко мне стал приходить пес. Первый раз перепугал меня до смерти. Открыла дверь на улицу, чтобы сходить за дровами, а там — морда. Здоровенная, лохматая. Одно ухо торчком, другое висючее. Страшный — как вся моя жизнь. С испугу накормила его до отвалу. Ну, чтобы наелся и отстал. А он наелся и… пристал. Сначала все думала, как бы мне от него избавиться. А потом заглянула ему в глаза и поняла, что не смогу. Потому, что в глазах этих пёсьих внезапно узнала себя… Давеча вот так же, глянула на себя случайно в зеркало — мимо шла — и натолкнулась на собственный взгляд. Так вот, у псины этой — точно такой же. Взгляд брошенной собаки… Когда-то ее любили, с ней играли, ее везде брали с собой, а теперь она стала старой, ненужной…

А ведь если в зеркало не смотреть — мне по-прежнему восемнадцать… Кажется, что если ничего не изменилось внутри, ничего не должно и снаружи происходить… А оно происходит. И с каждым годом это все заметнее и заметнее. И кажется все менее справедливым и правильным…

Господи тошно-то как!

Совсем скверно становится после того, как по телевизору в какой-то очередной «Фазенде» или «Дачном вопросе» вижу… собственный бывший дом и собственного бывшего мужа. А рядом с ним губастую и сисястую блондинку «в интересном положении». Причем, положение ее уже настолько «интересно», что предельно ясно — таким «интересным» за четыре месяца, которые прошли с момента нашего с Игорем развода, оно стать не могло никак… А это может означать только то, что трахать он ее начал давно. Задолго до того, как сказал мне, что не хочет быть дедом и жить в обществе бабки, а хочет быть отцом и жить… Ну теперь я, по крайней мере, знаю, с кем он уже тогда собирался жить.

Блондинка увлеченно рассказывает о том, что они с мужем (уже с мужем!) готовят детскую, но никак не могут решить, в каком стиле ее оформить. Бравые теле-дизайнеры, естественно, уверяют, что все сделают в лучшем виде и принимаются за мой дом… За комнату, в которой когда-то жили мои дети… В которой все было когда-то придумано мной… Они ничтоже сумняшеся принимаются красить стены, на которых, я знаю, еще сохранились детские каракули моих сыновей, выбрасывают «старую» мебель, затягивают отделанный деревом потолок натяжным французским, а вместо уютного абажура вешают какую-то конструкцию из металла и стекла, вид у которой такой, как будто ее скрючило от боли…

Звонит телефон. Отвечаю почти автоматически. Не могу оторвать взгляд от экрана.

— Смотришь?

Любка. Ну, а кто ж еще-то?

— Смотрю.

— Ревешь уже?

— Нет пока.

— Печь сначала растопи, а то сопли в носу замерзнут.

— Растопила.

— Приготовилась, стало быть. Вот ты мне скажи, дура ты упрямая, ты долго еще там сидеть собираешься? Тебе бы, идиотке, на работу попробовать устроиться. Как дальше жить-то будешь, если ничего не найдешь? А найти-то трудненько будет…

Знаю и без нее. Да и чему удивляться? Сорок пять лет, скоро пенсия, а ни трудового стажа, ни какой-то профессии, вообще ничего у меня нет. Работала ведь только до того момента, как детей родила… И, наверно, это все, что я по большому счету действительно хорошо умею делать — растить детей. Свои получились — что надо. Теперь вполне могу наняться нянькой или гувернанткой к чужим. С Любкой мы это уже как-то обсуждали. Но она лишь презрительно оттопыривала губу.

— Идти в прислуги? Да ты, Надь, не сможешь просто. Ты ж привыкла сама хозяйкой быть, а тут…

И тем не менее, мысль эта не оставляет меня. Даже позвонила в несколько кадровых агентств. Узнала: для того, чтобы начать работать в этой сфере, как минимум, нужна медицинская книжка. Убила тучу времени, но теперь и этот этап пройден. Книжка есть. Сегодня утром в кадровом агентстве, в котором девушка-менеджер оказалась самой приятной, мне назначено первое собеседование.

Встаю, прифуфыриваюсь. Дача расслабляет. Когда живешь одна и никуда не ходишь, постепенно «опускаешься». Сначала перестаешь краситься, укладывать волосы, делать маникюр, потом переходишь на совершенно непривычный ранее, но до крайности удобный дачный стиль одежды — джинсы, солдатские ботинки, футболка и телогрейка…

Сегодня так нельзя. Сегодня мне надо выглядеть строго, даже консервативно. «Бедненько, но чистенько», — как выражается все та же Любка, когда хочет выразить крайнюю степень презрения к увиденному где-то убожеству. Короче говоря, одеться мне надо может и не бедненько, но точно без выпендрежа. Чтобы не получилось, что сумочка, с которой я приду на собеседование — дороже той, с которой явится моя потенциальная работодательница… И машину придется оставить где-нибудь подальше…