Александра Стрельникова - Ягодка опять

Баня готова через час. Я не люблю, когда сильно жарко. Восемьдесят градусов — самое то. В первый раз сижу немножко, без фанатизма, и потом после душа даже на улицу не выхожу. А вот после второго раза, выскочив из парилки, вихрем проношусь через домик до входной двери, распахиваю ее и с визгом прыгаю в снег. Сердце замирает, кожу как кипятком ошпаривает. Ору так, что тут же хрипну, а потом принимаюсь хохотать. Как же здорово! Господи, как же здорово.

Выбираюсь из сугроба и… оказываюсь нос к носу с тем самым мужиком, который вытягивал мою машину из снежного плена.

Мужик стоит, смотрит на мои босые ноги на снегу, и лицо его медленно наливается краской. Как, наверняка, и мое. Хорошо, что хоть прыгала в сугроб не «в чем мама родила», а в полотенчике.

— Простите. Вы так кричали, что я подумал…

Что уж он там подумал в очередной раз, слушать не могу — пяткам уж больно холодно. Молча протискиваюсь мимо и бегу в дом. На ступеньках от торопливости и неловкости поскальзываюсь. Но его крепкая рука не дает мне позорно грохнуться. Оказывается этот тип идет следом. Водворяет меня в целости и сохранности в дом, входит сам, хотя его никто и не звал. Принюхивается, по-прежнему не сводя с меня взгляда. Внезапно пугаюсь. Я в полотенчике, рядом совершенно незнакомый мне мужик, и на многие километры вокруг больше ни одной живой души. А вдруг он маньяк? Подумаешь — очки на носу. В отличие от бомжей, маньяки очки носят за милую душу.

Стоит, мнется. Начинаю отступать от него, забиваясь все глубже в дом… Но ему, похоже, не до меня. Странный он вообще какой-то. Башку задрал, глаза закрыл и продолжает принюхиваться.

— Пахнет-то как!

— Баней.

— Чудо как хорошо. Послушайте, я не покажусь наглецом, если попрошусь… ну, в баню вашу. Хотя бы разок попариться сходить.

— Покажетесь.

Вздыхает расстроенно.

— Но у меня перед вами должок. Так что — бог с вами, идите.

— Круто.

Разве что не отпихивает меня в сторону и удаляется. Видимо на запах. Распахивает дверь бани, опять принюхивается.

— Круто. А где я могу раздеться?

— Раздеться?

— Ну-у-у… В куртке париться будет проблематично.

Черт. Мало того, что я в полотенчике, так еще и он голый будет, а вокруг-то по-прежнему никого. Кроме собаки по кличке Шарик-Бобик, которую как обычно носит неизвестно где по ее важным собачьим делам. Может все-таки выставить его? Но смотрит он так умильно, да и потом у меня ведь перед ним действительно должок…

— Раздевайтесь здесь. Или в там, в коридорчике перед баней. Тесно, конечно, но что поделать… Чистые простыни на полке, у двери в парилку. Я… не буду вам мешать.

Придерживая на груди сползающее полотенце торопливо иду на второй этаж. Собственно, этажом это помещение назвать трудно. Мансарда, где в полный рост можно ходить только по центру. Но именно здесь я себе устроила спальню. На втором этаже, как ни крути, теплее. Кровати здесь как предмета меблировки нет. Есть лишь здоровенный матрас — два на два, на который сверху я накидала все одеяла, какие нашла в доме и кучу подушек. Поучилось уютное гнездо. Уютное и, главное, теплое.

Скидываю мокрое и уже совершенно ледяное полотенце, торопливо натягиваю футболку и тренировочные штаны. А после забираюсь в самую середину моего ложа, укрываясь с головой. По уму так после снежной ванны надо было бы сходить в парилку, но как тут сходишь, когда этот там внизу…

Впрочем, согреваюсь быстро. Напарилась я перед походом на улицу изрядно. И что теперь? Лежу, прислушиваюсь, даже дыхание сдерживаю, чтобы лучше слышать. Но внизу тихо, как в гробу. Сидит он в парилке долго. Уже волноваться начинаю, когда наконец-то слышу, как хлопает дверь бани, потом дверь дома. Тоже побежал в снег? Вскакиваю и тихонько подбираюсь к окну. Точно. Сверху все отлично видно. Бухается в снежную целину с разберу, орет, перекатывается с живота на спину. Морда при этом совершенно счастливая… Как, собственно, мало человеку для счастья нужно…

Возвращается в дом и снова идет в парилку. Гад. А мне вот этот кайф обломал! На этот раз сидит не так долго.

— Эй! Вы где?

— Я тут.

— А душ у вас есть?

Вздыхаю. Нет, он все-таки первостатейный наглец!

— Есть.

— А можно?..

— Да чего уж там. Идите.

Если он там, в душе, еще и запоет, я точно от злости кусаться начну. Ну почему так?!! Он там счастлив, всем доволен и предельно расслаблен, а я — между прочим, хозяйка в этом доме! — как мышь забилась в щель и испытываю острую неловкость от всего происходящего.

— Эй!

Ну что ему еще-то надо? Вроде уже и вода шумит в душе, а он опять орет.

— Что?

— А можно я вашей бритвой воспользуюсь? У вас тут, вижу, пакетик с одноразовыми лежит…

Правду говорят — наглость второе счастье. Уже даже не удивляюсь.

— Пользуйтесь. На всякий случай заранее даю добро на пользование мылом и шампунем.

— Это я уже. Без спросу.

Захлопывает дверь, а я принимаюсь хохотать. Поразительный тип! Просто поразительный.

Загнав свою неловкость куда поглубже, решительно топая спускаюсь вниз. Есть хочется. Мельком смотрю на себя в зеркало. Боже! На голове просто гнездо воронье! Причесываюсь торопливо. А потом достаю из холодильника кастрюлю со щами, которые сварила вчера. Ставлю на плиту. Газ на бабушкиной дачке не магистральный, а из баллона. Наверно из-за этого какой-то другой. Более жаркий что ли. Первое время все у меня на нем сгорало. Не сразу привыкла к такой особенности. Вот и сейчас — щи в кастрюльке закипают моментально. Пока они греются, режу хлеб — черный, чищу чеснок. Целоваться ни с кем не собираюсь, так что… Все готово как раз к тому моменту, когда мой незваный гость — уже, слава богу одетый — выруливает из предбанника.

— А чем это теперь так пахнет?

— Вчерашних щей хотите?

— Приходить завтра?

Смеюсь.

— Нет. Завтра они уже будут позавчерашние.

— Тогда хочу. Тем более, если это они так пахнут.

Киваю, беру в сушке вторую тарелку и наливаю ему до краев. Уже забыла, как это приятно — кормить голодного мужика. Ест так, что уши ходят ходуном. В одном кулаке как гранату зажал черную горбушку, которую предварительно натер зубчиком чеснока и посолил, во второй — ложка, которая так и мелькает, путешествуя от тарелки ко рту. Сажусь рядом. Ем не так быстро, как он. Поэтому у меня еще полтарелки, когда у него ложка уже во всю скребет по дну. Облизывает ее и смотрит в точности как пес Шарик-Бобик. Молча встаю и наливаю ему добавки. Даже вздыхает умиротворенно.

— А водочки у вас совершенно случайно нет?

Опять смеюсь и потрясенно качая головой иду к холодильнику — такой нахальный, что даже нравится. Достаю из морозилки покрытую инеем бутылку, а с полки — две рюмки. Разливает. Салютует мне и опрокидывает тягучую жидкость прямо в горло. Крякает уже совершенно восторженно и снова склоняется над тарелкой. Выпиваю свою рюмку и тоже принимаюсь за еду, попутно искоса рассматривая его лицо. Без седой щетины на подбородке и щеках и без очков в тонкой, надо признать стильной оправе, которые сейчас лежат перед ним на столе, он кажется намного моложе. Мой ровесник, или даже младше. Скулы угловатые, на щеках впадинки, ресницы длинные. На зависть. Стрижка довольно короткая, волосы как и щетина — темные с проседью. Кажется, это называется «соль с перцем». Перца пока что больше, но соль уже взялась за него всерьез…