Мария Воронова - Сама виновата [litres]

Комок Зла оценил обстановку и немедленно устроился на голове своей хозяйки, положив хвост на ее заложенный нос, и Полина поняла, что это должно помочь.

Она не любила смотреть телевизор и крайне редко его включала, но сейчас читать не было сил, а в сон не клонило.

В программе на неделю как раз на сегодняшний вечер был заявлен пахомовский фильм.

– Почему бы и нет, – усмехнулась она, включая телик, и обнаружила, что фильм Василия Матвеевича заменили кинокартиной «Пять вечеров».

Нет, кажется, волна оказалась разрушительной, хоть и тихой.

Игра Гурченко и Любшина так увлекла Полину в мир фильма, что она с трудом поняла, что ей звонят.

Это оказался тот самый американский журналист, с которым она хотела связаться, да так и не смогла. На хорошем русском, почти без акцента, он сообщил, что имеет к Полине одно очень интересное предложение и хотел бы встретиться, чтобы его обсудить. Если Полина не собирается в ближайшее время в Москву, то он готов специально приехать к ней.

Сердце екнуло. Если именитый журналист поднимает задницу ради какой-то девчонки, то предложение действительно интересное. Как минимум огромное интервью для западного издания, а в идеале – договор на автобиографическую книгу о том, как в Советском Союзе КГБ подкладывает детей под видных деятелей искусств, чтобы у тех не иссякало вдохновение для создания зомбирующих народ агиток.

Да, волна идет, и не только разрушит все, что осталось от Пахомова, но и Полину может на своем гребне вынести к мировой славе и успеху.

Полина чихнула, и собеседник расхохотался в трубку, так вкусно и беззаботно, как умеют только иностранцы.

– О, будьте здоровы!

– Спасибо.

– Так когда вы сможете меня принять?

– Одну секунду, посмотрю расписание, – Полина принялась листать воображаемый ежедневник.

Тут подошел Комок Зла, потерся об ноги, уселся возле хозяйки, укоризненно уставился на нее и коротко мяукнул. «Ты достаточно сделала плохого, – казалось, говорил он, – путалась с Пахомовым, потом не передала письмо Тани в милицию… Разве хорошо теперь лить грязь на мертвеца? Правда тоже нужна в свое время и вообще становится ложью, если ты передаешь ее в руки врагов».

– Простите, – отчеканила Полина, – но у вас нет и не может быть таких предложений, которые будут мне интересны. Всего хорошего.

После освобождения Семен сразу вернулся на работу. Изба, где он жил, осталась за ним, но так выстыла, что первую ночь пришлось провести в больнице.

Приняли его спокойно, без малейшей неловкости, мужики, встречая, спрашивали, хорошо ли ему сиделось, таким светским тоном, как аристократы в былые времена осведомлялись, удачным ли оказался отдых в Ницце или следовало ехать в Баден-Баден.

Семен отвечал, что благодаря своей специальности и благородной статье он в СИЗО как сыр в масле катался. В общем, его действительно не обижали, и тех ужасов, которые рассказывают про порядки в тюрьмах, ему испытать не пришлось.

Пока сидел, совесть сильно мучила его за то, что убил человека, и грядущее наказание он воспринимал спокойно, даже с радостью, как цену, которую необходимо заплатить, чтобы дальше жить со спокойной душой, поэтому внезапное освобождение в зале суда со снятием обвинений выбило его из равновесия. Он растерялся, не совсем понимая, что ему следует делать, чтобы Пахомов больше не являлся ему по ночам, и в конце концов спросил совета у старого хирурга. Тот сказал, что у врача так и так к концу жизни образуется собственное кладбище, поэтому не принципиально, могилой больше – могилой меньше, не о чем переживать. А если серьезно, то в мирное время – да, надо во что бы то ни стало пытаться сохранить жизнь всем, но когда наступает острая ситуация, то тут действуют другие законы. Спасают сначала тех, у кого больше шансов выжить, сперва своих, потом врагов. В тех чрезвычайных обстоятельствах Пахомов оказался безвозвратной потерей, необходимой для того, чтобы Зина могла жить дальше, вот и все.

Семену трудно было успокоить этим свою совесть, но начались трудовые будни, и в повседневных хлопотах чувство вины притупилось.

Семен волновался, как там Лариса с Зиной, поэтому через месяц отпросился на три дня в город их навестить. Старый хирург попенял: «Мне что, теперь вечно жить оттого, что у тебя шило в жопе?» – но отпустил.

Они с Ларисой очень боялись, как на Зине скажется выступление в суде, но она сказала, что после этого ей стало легче. И действительно, он нашел племянницу повеселевшей, спокойной девочкой. Теперь, когда ее больше не терзала необходимость хранить тайну, вернулся интерес к учебе и к жизни вообще.

Зато Лариса страшно мучилась угрызениями совести, что не распознала угрозы и своими руками отправила ребенка в дом к чудовищу, погнавшись за призраком простого женского счастья.

Состояние сестры тревожило его по-настоящему, но Семен не представлял, как ей помочь.

Последний день в Ленинграде он проводил один в своей комнате, прощаясь с мамой. После ее смерти он еще ни разу не ночевал тут один, а в деревне и в СИЗО казалось, что она ждет его дома и они скоро увидятся. Теперь стало ясно, что нет. Шаль, накинутая на спинку стула, так и останется висеть, и белая ажурная салфетка никогда довязана не будет.

Лариса – девушка практичная, она сохранит комнату за ним, но быстро все тут поменяет, избавится от многих вещей, которые ему дороги, а ей безразличны, и первое, что отправится на помойку, – это мамины заметки и рукописи.

Семен сел за письменный стол, который они с мамой честно делили. Его тумба – правая, ее – левая. Мамины бумаги всегда были для него неприкосновенной территорией, а теперь придется их разбирать… Нет, не сегодня.

Чтобы с чего-то начать, он выдвинул верхний ящик. Там лежала пухлая записная книжка в обложке из красной клеенки. Это рабочая, а из зеленой – домашняя. У мамы было столько знакомых, что все в одну книжку не помещались.

Семен взял книжку, перелистнул, и она сама собой раскрылась на букве М. «Макака», – прочитал он и вспомнил, что под этими позывными Полина проходила во всех редакциях.

Судьба, что ли? Он пошел в коридор звонить.

Открыв ему дверь, Полина осталась стоять на пороге. Семен протянул ей букет роз, который успел выхватить на рынке за три минуты до закрытия.

– Осторожно, не уколитесь.

– Мне известно, что роз без шипов не бывает, – сказала Полина хмуро.

Семен переступил с ноги на ногу.

– Честно говоря, я не очень рада вас видеть, потому что мне неловко общаться с человеком, который знает про меня такое.

– Я знаю только, что вам солоно пришлось.

– Вот именно.

– Просто хотел поблагодарить вас.

– Да не за что… – пожала плечами Полина. – Хотите войти?