Николай Леонов - Откройте, я ваша смерть

– Знаю я, какое оно у вас добровольное, – усмехнулся Крячко. – Изучил ваше общество. Ты на вопрос отвечай, а не философствуй. Тоже мне, Сенека нашелся!

– Да никого сейчас в Москве и нет, – чуть подумав, ответил Пашутин. – Вихор сидит, Корень, говорят, сидит. Никто сейчас орденами и не занимается серьезно. Так, может, мелюзга какая, пацаны шебуршат втихую.

– А Лыжа?

– Лыжа? – Паштет удивленно посмотрел на сыщика. – Не, Лыжа совсем спился. Если бы на наркоту сел, то пошел бы снова на дело, а так… Лыжа – алкоголик, он больше не вор. Не верят ему серьезные блатные, может спалить всех. Тут ведь и рука твердая нужна, и глаз верный. А что спросу с человека, если у него и руки трясутся постоянно, и глаза мутные, как у коровы. Не, вам если про Лыжу кто и будет петь, вы не верьте. Это кто-то сам отмазаться пытается и на него валит. Лыжа – конченый человек. Да и печень у него всегда больная была. Подохнет он скоро. Вы мне еще чуток дайте на язык, у меня голова уже проясняется, может, еще чего надумаю.

– Ну ты и жучара! – засмеялся Стас, поднял с пола бутылку и бросил ее Пашутину.

Тот поймал ловко и уверенно. Сразу видно, что человек действительно «поправил здоровье». Сыщик наблюдал, как его собеседник приложился к бутылке, в несколько глотков выпил остатки водки, крякнув, прижал тыльную сторону ладони ко рту, чуть подышал, а потом снова затянулся сигаретой. Крячко ждал, пока подействует очередная доза алкоголя. Вот у Паштета и глаза заслезились, он повел влажным довольным взглядом по комнате и притворно вздохнул:

– Беспорядок у меня. Это все от неустроенности жизни. Вот отлежусь после вчерашнего, пивком побалуюсь, а вечером и уборкой займусь. Ведь человеку что в жизни нужно? Думаете, развлечений, услады всякой? Не, это только когда с наскока спрашивают, то все отвечают, что сладко есть и сладко пить хочется. Или бабу потискать. А если глубоко копнуть в человека, то всем одно нужно – чтобы покой на душе был. Не терзалось чтобы внутри, вот я вам как скажу. Это надо через зону пройти, чтобы понять, что нужнее. Дружки, они ведь для веселья хороши, а для покоя – дом, телевизор да бутылочка в холодильнике на вечер. И чтобы не спешить никуда, не ждать никого. Вас вот не бояться, что придете и за химок возьмете. Покой нужен человеку.

– Тебе сколько лет-то, Пашутин? – внимательно глядя на уголовника, спросил Крячко. – Не рано про покой стал песни петь? Или припекло где? Ну-ка, колись! Кто к тебе приходил?

Пашутин затушил окурок в консервной банке, и по комнате сразу распространился запах кильки. Он начал хлопать себя по карманам, по одеялу, потом с кряхтением нагнулся и поднял с пола сигареты. Прикуривал он тоже подозрительно долго, спички ломал. Крячко ждал. Наконец Пашутин все же поднял глаза на гостя и заговорил глухим голосом:

– Это… Холера появился в городе. Ко мне пришел два дня назад, сидел, вынюхивал. Ничего не предлагал, не расспрашивал, а только смотрел так, как будто нутро мое насквозь видел. Страшно, начальник! Двое суток пью, взгляд его забыть не могу. Чего он приходил-то? Вроде в корешах мы с ним не ходили никогда.

– Холера? – удивленно поднял брови Крячко. – Это Коля Вяхирев, что ли?

– Ну! Он и есть…

– Ты не понял, чего он хотел от тебя?

– Неа, – убежденно помотал головой из стороны в сторону Паштет. – Он не сказал. Но смотрел на меня так, будто прикидывал, на что я способен. Хитрый он, про него все говорят, что людей насквозь видит, и все под его дудку пляшут. Умеет он себя поставить. И бояться себя умеет заставить. Он ведь… крови не боится, ему на мокрое пойти, что плюнуть с балкона.

– Ну-ка, что конкретно знаешь? – грозно спросил Крячко.

– Он полгода назад сам Фазана завалил. Своими руками. На перо поставил его, а потом сказал, что так будет со всеми, кому он не верит. А если он мне не верит? А ведь уже мог лежать здесь вот на полу… в крови…

– Ты уже лежал тут на полу, когда я пришел, – напомнил Стас. – Не бойся, теперь ты под моей защитой. Я доброе помню и не бросаю тех, кто мне верит. Что еще про Холеру знаешь?

– В прошлом году он Француза вместе с машиной сжег. Говорят, живьем. Не поделили они что-то, он с ним и разобрался. Вроде Француз его хотел пришить, но Холера первым успел. Он всегда успевает, потому и в шоколаде.

– Последние дела Холеры знаешь?

– Знал бы, не сидел бы здесь, – проворчал Паштет. – Слыхал только так, может, треп был, что он ювелирную мастерскую в Дмитрове взял. А еще коллекцию каких-то чешских орденов, наград исторических. Скандал был. Хвалился, что это он. У него покупатель есть, хорошо платит. Без этого бесполезняк и дергаться даже. Цацок на руках много, а сдать некуда. Готовит он что-то, начальник, прицеливается куда-то.

– Покашливает при разговоре? – неожиданно спросил Крячко.

– Кто? Холера? Не, вроде не замечал, а хотя… кто его знает, я же пьяный был.

– Где Холера обитает?

– Адреса не знаю, говорят, что где-то в Марфино вроде частенько видят. Вы это, попробуйте его поискать по кабакам. Он сам-то особо не пьет, но под этим делом многих на крючок сажает. Кому дозу одолжит, кому бабок, кому делом поможет, разберется, где надо, или слово замолвит. А потом человек вроде как ему и должен. Там кабачок один есть, то ли «Медвежий угол», то ли «Медвежья берлога».

Крячко вытащил свой блокнот, куда переписал сообщение, которое прислал ему по электронной почте Григорьев. Там одним из адресов, где бывал Холера, значился ресторан «Три медведя». Сыщик знал этот ресторанчик. Не очень престижное местечко. А на окнах рисованные витражи, в интерьере помещения много панно, резанных по дереву, в том числе и изображение медведя, вылезавшего из берлоги. Местные между собой этот ресторан как раз и звали «Берлогой».

– А еще слыхал я, что Валет в бегах теперь, – вдруг сказал Пашутин. – Сорвался он с зоны и вроде в Москву наметился. А они с Холерой корешились раньше. Я знаю, что Холера Валету маляву в зону отправлял.

– Когда?

– Да по зиме еще. Как раз когда Фазана порешил.

Оставив Пашутина дома и строго-настрого приказав ему не выходить на улицу и никому не открывать, Крячко поехал в Марфино. Совпадение ему не понравилось. И Холера, и Валет в своем воровском ремесле специализировались на одном – на краже художественных ценностей. Пашутин ошибался, не мог он знать таких вещей точно, а Крячко, владеющий оперативными данными, знал, что нет у Холеры постоянного покупателя, нет канала сбыта такого «товара». Все, что он крал до этого, было или разовым заказом, или сбывалось по каналу его подельника. То есть Холеру просто брали иногда в дело, но не более того. И то, что в Москве может объявиться Валет, говорило о том, что Холера должен все подготовить, а Валет появится и на конечном этапе сдаст похищенное заказчику или посреднику, а тот выгодно продаст коллекционерам в стране или за рубежом.