Ефим Друц - Волки

— По старинке живут, — усмехнулся Седой.

— Другие люди, — в тон ему сказал Митя.

Постучав, но так и не услышав ответа, они вошли в просторную комнату. За столом сидел человек неопределенного возраста, в майке и в полотняных, смахивающих на пижамные, штанах. Он пил чай, и, судя по всему, это было для него самым интересным занятием на свете. Человек никак не среагировал на вошедших, а они, словно нарочно, громко топали, с шумом вытирали ноги, радостно хмыкали.

— Никак несет кого? — наконец заговорил хозяин.

— Ладно тебе, Арнольдыч, это я, Седой…

— Какого ты цвета, мы знаем, — вяло отреагировал Арнольдыч, — а вот кто с тобой, что-то понять не могу. Не вижу я, зрение плоховатое стало.

— Не видишь? — рассмеялся Седой. — Да это же Митя, Митя!

— Митя?! — Арнольдыч привстал и, отодвинув от себя чашку, стал пристально вглядываться.

— Батюшки, никак и вправду Митя? Откуда взялся?

— С неба упал. Хороший подарок я тебе приготовил? — причмокнул Седой и языком, и губами одновременно.

Было видно, что он доволен произведенным эффектом. Еще бы! Арнольдыч, которого, кажется, ничто в жизни не могло удивить, был просто поражен. И даже засуетился, доставая чашки и приглашая гостей к столу.

— Давайте, присаживайтесь, чайку попьем, поговорим…

— Ладно тебе, Арнольдыч, не суетись, время терпит. Все успеем — и поговорить, и чайком побаловаться.

— Время, оно, конечно, стерпит все, а вот мы, грешники, можем не успеть святыми заделаться.

— Хватит, Арнольдыч, балагурить, зачем тебе, грешному, святость?

— Ты, Седой, этого не понимаешь, а Митя меня поймет. Хочется к концу от прежней тяжести освободиться, так сказать, нагишом в рай войти.

— Сейфы, что ли, на плечи давят, — засмеялся Седой.

— Оставь, Седой, — сказал Митя, — не тревожь ты его.

— Вот-вот, Митя, заступник ты мой, один ты меня понимаешь. А сейфы что, чепуха все это, работа, такая же обычная, как и все остальные.

Они с наслаждением пили чай, и со стороны можно было подумать, что собрались люди, у которых нет никаких проблем, и им очень хорошо друг с другом. А что еще надо в этом сложном, неустроенном мире, где все так издерганы, где любое неосторожное слово грозит обернуться взрывом и бедой.

— Спасибо, что пришли, навестили. Небось, дело какое, без нужды сейчас друг к дружке не ходят.

— Угадал, Арнольдыч, — усмехнулся Седой. — Кое-что решить надо, а без тебя не получается никак, не складывается. Митя в беду попал, да и я подставился.

— Про Митины дела я слыхал, вся округа говорит. — Арнольдыч сделал паузу, а потом добавил: — Я Митю не осуждаю. Прибил он шалаву эту за дело, я бы и сам так поступил. Жизнь она ему поломала. И корешка своего гнилого, того, что с ней был. Вишь, не изловили тебя, Митя, везучий ты…

— Ненадолго это, Арнольдыч! Куда ему деваться? — сказал Седой, — мир маленький, для человека в нем места немного.

— Да ты никак философом стал, Седой? — усмехнулся Арнольдыч.

— А что, вам одним, что ли?

— Тяжело мне, Арнольдыч, не знаю, что дальше будет? — скривился Митя.

— Погоди, парень, что-нибудь да придумаем. Пей чай пока что.

И то, что Арнольдыч перестал развивать тему, немного успокоило душу. Митя пил ароматный чай и вполслуха слушал рассказы Седого о нынешних порядках, но мысли его снова были не здесь, а в далеком прошлом, когда не было никаких забот и не надо было ни от кого спасаться, и жизнь шла по накатанной колее.

— Ты где сейчас отлеживаешься? — неожиданно спросил Арнольдыч.

— У цыган он живет, — опережая Митин ответ, сказал Седой.

— У цыган? Как попал-то к ним?

— Случайно, — ответил Митя. — Спасался.

— Зря ты побежал, Митя, — неожиданно тихо сказал Седой, — надо было с повинной явиться. Смягчающие обстоятельства. Ревность. Измена. Скостили бы срок наверняка.

— В такие минуты трудно сообразить, — вмешался Арнольдыч, — знаю я, бывали у меня и покруче моменты. Туман находит, и ничего не видишь вокруг, словно слепой котенок тыркаешься. Так что там с цыганами-то у тебя?

— Поначалу хотел просто переждать, потом все завертелось, в дела ихние встрял, а в чем-то и поучаствовал.

— Смотри-ка, Митя, на тебя это не похоже. Никак ты на дела ходил? — удивленно взглянул на него Арнольдыч.

— Ты, Арнольдыч, дело говори. Мы на тебя шибко надеялись, — тихо проговорил Седой. — Как узелок развязать?

— А что, — спросил Арнольдыч, — еще что-то вышло?

— Да, — кивнул Седой. — Вышло. Повесили цыгане большой счет на одного пацана, а он ко мне пришел защиты искать. Ну я и хотел поговорить с ними. Дождался того, кто у них заправляет, а он начал права качать. Я его на нож и посадил. Потом еще двоих цыган пришлепнули. Теперь они меня ищут.

— Ребятки, как же вы умудрились такую кашу заварить? Это на старости-то лет! Вам обоим уехать надо. На время и в разные края.

— Никуда я не поеду, — твердо сказал Седой, — дел у меня много в городе. Да и Митя ехать не хочет.

— Тогда пусть Митя у меня поживет, — предложил Арнольдыч. — Кто подумает, что он здесь, рядом с собственным домом околачивается?

— Поздно, Арнольдыч, — вымолвил Митя, — не могу я от цыган уйти. А Седого спасать надо, цыгане его достанут, со мной или без меня — неважно.

— Ну вот что, — поморщился Арнольдыч. — Вы пришли совета просить, я его дал. Что же вы слушать-то не хотите?

— Пойду я, Арнольдыч, — сказал Седой, — загляну на днях, проведаю. Ты, Митя, останешься?

— Посижу немного.

Седой попрощался и вышел. Митя налил себе остывшего чаю, но пить не спешил. Арнольдыч о чем-то напряженно думал.

— Знаешь, Арнольдыч, — нарушил молчание Митя, — я тебя никогда об этом не спрашивал, не мое это дело, а вот сейчас интересуюсь. Как ты к уголовным попал?

— Пустое дело. Скука. Мастером я был великим, любой замок сделать мог и ключ любой изготовить. Работал, как все, ни с чем грешным не вязался. А однажды мужики на споре меня подловили. Есть, мол, такой сейф, который ты открыть не сможешь. Взыграл у меня интерес, пошел с ними. И — попался! С того и началось.

— Все с ерунды начинается, — согласился Митя. — Знаешь, Арнольдыч, чувствовал я, нутром чувствовал, что не будет мне ладу в семействе моем. Вроде бы все тихо, а душа неспокойна. И этот, который другом прозывался, такой ласковый был, все услужить старался. Оказывается, к тому времени они уже снюхались. Он-то слабак, она виновата. Настоящий друг ее бы отшил — и дело с концом, а он, не устоял.

— А ей, что же, с тобой вроде бы скучно стало?

— Кто его знает, слишком любил ее, слишком возился с ней.

— Да, — сказал Арнольдыч, — это часто бывает, чем ближе человека к себе подпустишь, тем дороже платишь за это. Ты все-таки поживи у меня, Митя. Вдвоем веселее будет.

— А как же дочь твоя?

— Бросила она меня, — сказал Арнольдыч, — редко здесь появляется. Другая жизнь у нее, другие люди рядом. Помнишь ту свадьбу?