Ефим Друц - Волки

Алина взглянула на него с интересом.

— Вы что, на ночь настроились?

В глазах его сверкнули искры досады.

— С такой женщиной расстаться невозможно.

— Придется, — ответила Алина, — у меня завтра трудный день, мне надо выспаться. Еще увидимся. Вот здесь остановите.

Машина остановилась у дома, где жила Алина, и она побежала к подъезду.

— До завтра, — крикнула девушка и помахала рукой.

Мужчина хотел что-то ответить, но лишь махнул рукой. Он нажал на газ, и машина, резко рванувшись с места, набрала скорость и исчезла.

Алина достала из сумочки сигарету и зажигалку, жадно затянувшись, закурила и только хотела открыть дверь, как чья-то рука легла ей на плечо. Она вздрогнула.

— Не бойся, — раздался голос.

Алина повернулась и увидела Митю. В первую минуту она не узнала его.

— Что вы здесь делаете? — проговорила девушка, постепенно успокаиваясь.

— Помолчи, — прервал ее Митя. — Ты одна живешь?

— Я… — залепетала Алина. — Я… Вам что, деться некуда?

— Пошли к тебе. — И он подтолкнул девушку к парадному. — Да ты не бойся, мне надо эту ночь переждать, а потом я уйду, и ты меня больше не увидишь.

Что-то очень властное было в этом человеке, и Алина сразу же подчинилась и, не говоря больше ни слова, двинулась наверх по лестнице. Митя шел следом, искоса поглядывая по сторонам.

— Тебя вроде бы другой мужик провожал сегодня, — сказал Митя, — а где же Валерка?

— Шляется где-то, — ответила она. — Откуда я знаю?

— Не нужен тебе такой, он тебя не защитит.

— А какой мне нужен? — спросила она.

— Тебе лучше знать, ты — женщина! — ответил Митя, и больше они не говорили до тех пор, пока не очутились в ее комнате.

Все было в прошлом, но душа остыла…

Миф — это жизнь (кто станет спорить, если он жил), и жизнь — это всего лишь миф, потому что мы о ней ничего не знаем…

Митя коснулся губами ее плеча, и оно ожило. Женщины любят легкие прикосновения. Под теплым и нежным дыханием холодное мраморное плечо стало медленно двигаться, словно зазвучала неслышная музыка и начался танец. Пальцы напряглись и легли на согревшуюся ладонь — она стала горячей. Токи двинулись дальше. Тело вытянулось, словно ветка, приготовленная для тетивы лука. Алина отвела глаза. Митины руки легли на ее бедра и стали плыть по ним, будто лодка по теплой воде. Воздух в комнате наполнился ароматами.

— Убери свет, — прошептала она, — не надо никакого света.

— Отчего же, — сказал Митя, — он тебя пугает?

— Я не хочу света.

— Странно…

— Что же будет? — прошептала она.

— Никто об этом не знает, — ответил Митя и забыл, что существует.

Огненный смерч смешал все воедино. Короткий всплеск рук — взметнулись плетьми и упали, застонав… И вот оно, это слово, беспощадное, как окончание жизни.

— Все!..

— Все, что я имею, — твое!

— Зачем тебе это?

Митя лежал, обессиленный страстью, и мысли его, обгоняя одна другую, прыгали, словно птицы на ветке. Готовая сорваться с языка злая ироничная фраза замерла, так и не уйдя в мир.

— Что же будет? — послышалось вновь.

Митя не ответил, только прикоснулся губами к ее волосам, и они (или это ему показалось) вспыхнули пламенем. Он увидел, как огонь охватывает ее всю, она исчезала у него на глазах. Костер полыхал, а Митя был цел и невредим, и ни единая искра не коснулась его. Это сгорал миф. Жизнь возвращалась в свое жилище…

Алина поднялась, накинула халат и, не говоря ни слова, пошла к двери.

— Я сварю тебе кофе, Митя!

Митя выглянул в окно и вздрогнул. Глазам стало больно от неестественно резких красок, наложивших свой отпечаток буквально на всем. Только что покрашенная ярко-зеленая крыша резко контрастировала с изумрудно-оливковыми ветками деревьев, стенами желтых домов и одиноко мерцающей серой башней. Пепельные облака плыли невозмутимо и непокорно, следуя своим собственным курсом, на ходу принимая всевозможные очертания. И их совершенно не заботило, кто и что подумает об этом.

«Завидна доля людей оценивать свои поступки как бы со стороны, — подумалось вдруг Мите. — Люди бы и рады не думать об этом, да так уж устроены, что не могут. И уставшие от однообразия, глаза выискивают для себя что-то необычное, поражающее воображение. А может быть, это оттого, что жизнь не позволяет остановиться, гонит и гонит куда-то, как листок, сорванный ветром… Все мы — летящие в пустоту осенние листья…»

Город всегда рождал в Мите двоякое чувство. С одной стороны, он знал, что толпы стремительно бегущих людей — только часть непременной и не всегда доступной человеческому пониманию городской суеты, а с другой — постоянно боролся с желанием все бросить и умчаться подальше. И это настороженное отношение к каменному оборотню особенно обострилось от ощущения одиночества, загнанности. Но теперь он понял, что суматоха и разлад не снаружи, а внутри. И от себя уехать невозможно.

Митя наглухо отгородился от всего мира. Он боялся, что в его жизнь проникнут чужие. Но не сумел защититься. И вот сейчас, встретив Алину, он, словно растоптанный цветок, начал поднимать голову, выгибаться, подставляя ветру и солнцу свое израненное тело. Человек с трудом залечивает свои раны…

Дождь никак не хотел останавливаться, поливая все подряд — и ветви деревьев, и стены, грязные от водных подтеков, и немногочисленных прохожих.

Дождь смоет все! Он призван очищать, подминая под себя тоску и грустные тени.

— Тебе надо уехать из города, Митя, — сказала Алина. — Тебя ищут.

— Откуда знаешь?

— Видела Валерку в баре.

— И что?

— Он собирался зайти сегодня.

— Не боишься? — спросил Митя.

— Подумаешь, — ответила она как можно небрежнее, — кто он мне?

Митя рассмеялся.

— А я?

— Ты — другое дело!

— Когда-то и он был для тебя другим.

— Все проходит, Митя, и в этом виноваты мы сами.

— Что-то ты рано устала, моя милая, — усмехнулся Митя, — не по годам. А Валерку мне жалко. Седой его изуродует, не на ту дорогу выведет, а потом оставит одного.

— Тебя же не вывел, — ответила Алина.

Страсть вспыхнула в них негасимым пламенем, и не было их счастливее в эти минуты.

Ночь назойливо билась в светящееся окно. Они лежали притихшие, боясь пошевелиться и разрушить связывающую их хрупкую оболочку. Он положил руку ей на грудь, и она тяжело вздохнула от тяжести этой руки. Запах мужского пота и сигарет хлынул к ней. Митя обретал себя, забывая все, что стояло за ним и называлось прошлым. Она почувствовала упругость мускулов, наполненных жизненной силой, и на мгновение забылась… Раздался звонок телефона…

Валерка кричал, захлебываясь.

— Ты что, не хочешь меня больше видеть?

Алина успокаивала его, понимая, что, если сказать ему правду, он может натворить Бог знает что.