Юрий Асланьян - Территория бога. Пролом

— Может, вы не представляете себе, что еще может быть…

— Я все равно выясню, кто это заказал!

Это был разговор азиата с европейцем. Идрисов ушел выяснять — человек, трагедия которого заключалась в том, что на самоутверждение он тратил гораздо больше времени, чем на самопознание. Так мне показалось. И я пошел в буфет, чтобы выпить водочки, а то чувствовалось, что кровь в жилах вот-вот остановится от этой предзимней тоски.

Говорят, что угроза всегда страшнее того, что может быть на самом деле: если обещали убить — значит, слава богу, только покалечат, если избить — то, как минимум, поставят кружку пива. Или две кружки. После поминок, естественно, на следующий день. Всегда страшнее? Не скажите. У нас тут во дворе одного зарезали прошлым летом — вообще не предупредили. Сзади подошли и насквозь проткнули, до самого пейджера. Поэтому я больше ста рублей взаймы не беру, чтоб не отдавать с такими процентами.

Или вот еще — один знакомый еврей-массажист, родственники которого уехали в Израиль, рассказывал за водкой. Вызывают его в КГБ и спрашивают: «У вас родственники за границей есть?» — «Нету, — отвечает, — они все на родине. Это я за границей!» А потом идет как-то мимо ресторана «Турист», там пьяная компания со словами «Жидовская морда!» мочалит мужика. Самый здоровый подошел к нашему еврею, посмотрел в глаза, обнял за плечи и, потрепав по щеке, громко сказал: «Вот оно — настоящее славянское лицо!»

В общем, жить мне по-прежнему хотелось. Поэтому я решил сходить к своему главному редактору — посоветоваться, как не умереть и получить поддержку, в крайнем случае пистолет, подаренный редакции генералом по фамилии Полковников, возглавлявшим управление внутренних дел. Правда, пистолет был газовый, но похож на настоящий. Да и вообще, разве в этом дело?

Я объяснил Олегу Владимировичу, в чем оно. Редактор долго молчал, глядя большими, черными, холодноватыми глазами в окно — на эспланаду и драматический театр. Худой, невысокий, длинноволосый, он был похож на батьку Махно, каким героя Гражданской войны изображали в кино. Недаром Чечню и другие «горячие точки» страны Олег Владимирович Пантелеев прошел тогда, когда нижняя палата парламента еще не увеличила суммы пособия на погребение. Правда, я всегда считал, что самая горячая — это точка зрения, попадающая в прицел…

— Не пойму, что там — заповедная территория или террористическая? Тебе не следует заниматься этой темой, — наконец-то высказался редактор. — Не стоит рисковать жизнью из-за того, что кто-то не поделил какой-нибудь алмазный куш.

Я был настолько согласен с редактором, что испытал к нему легкое чувство благодарности, детской приязни. Я помнил: жизнь дается один раз, а самое дорогое — не золотое, а последнее. Конечно, ведь я родился в двухстах метрах от того места, где расстреляли моего деда. Но во мне течет угорская и русская кровь, а также древняя армянская и греческая — первой группы. Кровь, которая шевелится, бьется, рвется в каменистом северном русле Вишеры.

Я шел по длинному коридору и тихо матерился, про себя понятно, чтобы никто не слышал. Поскольку редактор сделал трансграничный перенос — и оказался за пределами личной ответственности. Я остался один — без друзей и даже газового оружия. Да, пистолет редактор не достал, а мог бы сделать чисто символический жест в мою сторону, в качестве моральной поддержки. Да, даже плохие книги всегда лучше своих авторов.

Я шел по бесконечно длинному коридору десятиэтажного здания Законодательного собрания области, на втором этаже которого располагалась редакция газеты «Пармские новости». В редакции работали герои нашего времени. Я шел будто по туннелю: опять я был я — без друзей, сподвижников, команды, без того человека, который пошел бы рядом. Я шел будто одинокий старик, заблудившийся в тайге, во времени и пространстве. Так жить — это все равно что идти вверх по течению «упором» — на шестах.

Да, кстати, парма — это тайга по-пермяцки.

И тут я почувствовал — что-то понял, засек, как вспышку молнии, боковым зрением, остановился, проговорил словами: так лучше, конечно лучше, а то жизнь проживешь и не заметишь — с кем.

Я зашел в комнату своего отдела и сильно задумался: да где же ты, источник радости и знаний? Все мы пьем из промстока — промышленного стока, тяжелого от редких металлов. Или еще что-то будет? Радиация, например.

— Как дела? — приветствовал я малочисленную аудиторию.

— Дела у деловых, — ответил Матлин, — а у нас работа! Сам видишь, компьютер не лифт, тут кнопочек больше. Кофе будешь?

— Нет.

— Почему?

— Для сердца вредно.

— Что-о? А ты забыл, что ли, как на прошлой неделе в подъезде две бутылки водки выжрал из горла, стоя у стенки?

— Да, пойдем-ка, Андрюша, выпьем водочки, — неожиданно согласился я, — оставь работу — компьютер должен знать свое место.

— Мне материал надо писать, — больно быстро отозвался боевой товарищ.

— Материалист, падла, — заметил по этому поводу Саша Корабельников. — Я согласен с тобой выпить, впрочем, и без тебя тоже.

Бывалый воин воздушно-десантных войск встал — ноги по циркулю, поковылял в сторону буфета. Ногу он поломал во время неудачного приземления с парашютом. По застекленному переходу прошли на второй этаж корпуса «б», где находился актовый зал Законодательного собрания области. Выпили по сто. А выпить Саша любил, поэтому первой телефонной фразой его всегда была: «Старик, не радуйся, это я…»

Он любил выпить, а все остальные любили его. Можно сказать, Корабельников — это корабль, который приплыл на мой необитаемый остров. И после небольшого количества ритуальных тостов я рассказал ему, как тяжело живется российскому журналисту перед смертью. Сашка всплакнул, и мы решили, что тот умный прав, который сказал: «Принципиальность в мелочах — признак обывательства». Поэтому взяли на всё оставшееся бутылку водки, чтобы не мелочиться больше: нет денег — нет вопросов, и за полчаса насосались по самые зенки, до зеленых соплей, как инопланетяне.

Я рассказал Саше про остров своего одиночества, расположенный в Мировом океане.

— Фигня, — сказал Саша, — вот в Аральском море есть остров Возрождения — биополигон, зараженный сибирской язвой. Представляешь — остров Возрождения! Российский Ренессанс! А ты тут со своим островом. Помнишь «Остров Рено» Александра Грина? «И он стряхивал с себя бремя земли, которую называют коротким и жестоким словом „родина“, не понимая, что слово это должно означать место, где родился человек, и более ничего».

— Побойся Бога, сволочь! Когда ты бросишь пить? — укорил я товарища, чтобы отомстить за свой остров.

— Бутылка одна, поэтому не надейся — не раньше, чем ты, — улыбнулся Саша двумя передними зубами — остальных все равно не было. — А про Бога… Все, что я о нем забыл, даже вспомнить не берусь. И заметь, когда мужчина достигает вершины, где лишается недостатков, он начинает активно вымещать свое совершенство на женщине. Например, бросает пить, курить — и начинает ежедневно копить деньги, экономить на медной мелочи. И тут у жены появляется серьезный вопрос: а что хуже?