Джефф Мариотт - Нарко. Коготь ягуара

– Похоже, они хорошие, работящие люди.

– Они такие. Они были добры ко мне.

– Мои тоже такие были. Простые, добрые люди.

– Часто вы с ними видитесь? – поинтересовался Агилар.

– Отца не стало. С матерью – изредка. Отец никогда не одобрял Пабло, но мать предпочла позволить мне принимать решения за себя. А у вас как? Видитесь со своими?

Он не виделся с ними целую вечность. Со дня похорон Луизы и высказываний отца. Посылал им деньги и подарки, но не прилагая никаких писем или хотя бы записок.

– Нечасто, – сказал.

– Надо бы вам повидаться. Как только устроимся на ранчо. Это недалеко от Медельина. Попросите у Пабло пару дней, чтобы навестить их. А хотите, я попрошу за вас.

Агилара встревожила мысль о том, что может подумать Эскобар, если его жена вдруг начнет просить для него отпуск.

– Нет, все в порядке. Спасибо. Я сам попрошу, незачем вам утруждаться.

– Это не труд, Хосе.

– Все равно, лучше, если я попрошу сам. Я попрошу, обещаю.

– Ладно. Даю вам два дня после того, как мы въедем. Если к тому времени не попросите, я сама попрошу.

– Попрошу, – повторил Агилар. Sicarios, как он заметил, частенько не решаются просить дона Пабло о специальных одолжениях. Видел он и то, как Тата берет это на себя, будто понимая, что ей сойдет с рук многое такое, что мужчинам бы не сошло. Но Эскобар выложил Агилару свои подозрения, и он не хотел делать ничего такого, чтобы навлечь эти подозрения на себя.

– Два дня. И все.

Заселение оказалось не менее грандиозным предприятием, чем переезд. У Эскобара были владения по всей стране – некоторые немногим более, чем временные логова, откуда он может улизнуть в два счета, если к нему протянет руку закон или явятся вражеские профессионалы. Но когда он планировал пожить какое-то время на месте, с семьей и изрядной частью своей организации, это смахивало на передислокацию целой армии. Нужно было разгрузить грузовики, найти место для всех и вся.

Это ранчо разместилось на холмах над Медельином. Участок значительно меньше, чем Наполес, всего с несколькими домами и большим амбаром. Почти всю территорию занимало открытое пастбище, где пасся длиннорогий скот. Воздух благоухал коровами утром, в полдень и ночью.

Агилар не знал, хочет ли свидеться с родителями. Но обещал Тате. И пару дней понюхав скотину, созрел для перемен. Попросил у Эскобара разрешение – уже заверив его, что Тата ему верна безоглядно, – и Эскобар отпустил его.

Так что он поехал вниз по холму в город. С виду его прежний район ничуть не переменился. По-прежнему смердит нечистотами и бумажной фабрикой. Вдоль главной улицы выстроились те же магазинчики, те же домишки на улицах позади. Даже старик Педро, алкоголик, сидит на обычном месте – на скамейке перед мясной лавкой. Не скажешь даже, вставал ли Педро с нее вообще или прирос к ней.

Ничего не изменилось и на подходе к дому родителей. Деревья вдоль улицы все так же одеты листвой, клумбы цветут перед теми же домами, что и всегда, а дома, давно просившиеся на слом, как-то ухитрились устоять, но все в том же плачевном состоянии.

Дом его родителей занимает место где-то посередке между теми и другими – ни у кого нет ни времени, ни сил сажать цветы и ухаживать за ними, но дом стоит крепко. Нуждается в покраске – некогда голубой, теперь выцвел до блекло-серого, но сохранил конструктивную целостность. Почти весь ремонт дома отец Агилара делал самостоятельно. Это как чинить обувь, говорил он время от времени, только в большем масштабе. Принцип тот же: чтобы владельцу внутри было тепло и сухо, как бы ни лютовала непогода снаружи.

Припарковав машину, Агилар несколько минут просидел за рулем. В багажнике лежал чемодан на случай, если он задержится здесь на несколько дней, но сразу же тащить его с собой Агилару не хотелось. Никто его не приглашал. Неизвестно даже, дома ли они и нет ли у них каких-нибудь других планов. Вот разве что дома они всегда, и никаких планов, кроме работы, не имели никогда. Нет ни малейших оснований предполагать, что внутри дом изменился сильнее, чем снаружи. И вообще, уже почти шесть; мать готовит ужин, а отец ворчит, что приходится ждать.

Наконец Агилар сказал себе, что хватит мешкать. Они его родители и будут рады его видеть. Его тепло встретят, быть может, захотят закатить шикарный обед и чтобы он задержался, сколько сможет. Оттягивать нет смысла.

Выбрался из машины, оставив чемодан пока в багажнике, и направился к передней двери. Она была заперта, и пришлось постучать. Через какое-то время за дверью послышалось ворчание, потом она открылась, и на пороге показался отец. Он изменился – выглядел старше, щеки ввалились, волосы поседели и поредели. На носу и щеке виднелись следы ваксы.

– Привет, пап, – сказал Агилар.

– А, это ты, – обернувшись, отец крикнул вглубь дома: – София, это наш парень!

И глядел на Агилара без всякого выражения, не проронив ни слова, пока она не подошла к двери.

– Уйди с дороги, Хильберто, – сказала она. – Дай мне увидеть сына.

– Привет, мама.

Она протиснулась мимо мужа с распростертыми объятьями и заключила в них Агилара. От нее пахло перцем чили, который она, наверно, жарила почти все утро, а сама она была мягкой и теплой.

– Как хорошо тебя видеть! – промолвила. – Тебя не было так долго!

– Рад тебя видеть, мама, – проговорил Агилар. – И тебя, папа.

– Можете уж зайти внутрь, – проворчал отец. – И так ужин запаздывает.

– Я могу сводить вас куда-нибудь, – предложил Агилар.

– Глупости, – возразила мать. – Еды хоть отбавляй. И Хильберто не прав, вовсе не запаздывает, потому что ты еще не подоспел. Будет готово, глазом не успеете моргнуть.

– Я не хотел доставлять хлопот.

– Тогда мог бы сперва позвонить, чем являться прямо к ужину.

Мать крепко двинула мужа по руке.

– Хильберто! Это твой единственный сын! Он взрослый мужчина, серьезный человек. Офицер полиции. Относись к нему с уважением.

Не выпуская Агилара из рук, втащила его внутрь и пинком закрыла дверь.

– Я больше не в полиции, – сообщил он, следуя за матерью по тесному коридору в маленькую кухоньку и вдыхая родной запах.

– Значит, с этим гангстером? – вопросил отец. – Ты читаешь «Диарио»? Слыхал, что эти душегубы убили ее редактора Осорио?

Лгать родителям Агилару не хотелось. Но и говорить правду тоже. Когда отец упомянул об убийстве, ему вспомнилось, как он видел Змееглаза в последний раз – истекающего кровью на улице, но еще живого, не отрывающего умоляющего взгляда от Агилара. Можно ли было ему помочь? Возможно. Но пули наемников прошили ему спину и грудь; тяжелые повреждения внутренних органов гарантированы. Уповать можно было лишь на экстренную медицинскую помощь, а под непрестанным огнем наемников об этом нечего было и думать.