Мишель Бюсси - Я слишком долго мечтала

– А он? Ты никогда не задумывался, сколько горя он мне причинил?

Улисс кладет трубку. Он уже жалеет о содеянном. Ему кажется, что его ловко провели.

Дай мне его телефон – только телефон, не адрес. Илиан сам решит, ответить мне или нет.

Только теперь до Улисса доходит, что Илиан не знает номера телефона Натали. И когда она позвонит, он, конечно же, ответит. И тогда ему останется либо поговорить с ней, либо оборвать звонок на полуслове… Улисс смотрит на свой мобильник, решая, стоит ли перезвонить Натали. Он попался на ее уловку как последний дурак! А ведь Илиан взял с него слово не уступать этой женщине, не поддаваться на ее мольбы. Он ничего не хочет знать о ней. Подумав еще немного, Улисс говорит себе: «Илиан имеет право выбирать, ответить ей или нет».

И тут его осеняет. «Окей, Натали, ты хотела поставить его перед выбором? Прекрасно, я сделаю так, что Илиан сможет выбрать!»

Он выясняет у секретарши номер последнего звонившего и торопливо набирает текст.

Только что мне звонила Натали. Да-да, твоя прекрасная ласточка, после 20 лет молчания. Она умоляла меня дать ей твой номер телефона. Прости, я не смог отказать. Ты же меня знаешь, я и тогда не сумел.

Она хочет с тобой поговорить. Сказала, что это тебе решать, захочешь ты нарушить ваш договор или нет. В общем-то, тут она права.

Отправляю тебе ее номер. Я восстановил справедливость – теперь у вас равные шансы. Если она позвонит, будешь знать, кто это .

Я отключаюсь и с трудом встаю – ноги затекли так, что не держат. Яростно растираю их. Через пять минут начинается инструктаж, а Сестра Эмманюэль терпеть не может опозданий. Зато потом у меня будет больше получаса свободного времени.

Вполне достаточно, чтобы нарушить наш договор.

Вполне достаточно, чтобы набрать номер из десяти цифр.

Вполне достаточно, чтобы застать врасплох Илиана по другую сторону Атлантики, где-то в Париже.

Мысль о том, что через несколько минут я смогу поговорить с Илианом после стольких лет молчания, кажется мне совершенно нереальной. И все же другого выхода нет. Только он один может мне помочь. Направляюсь в зал инструктажа, раскрывая на ходу сумку. Достаю свой мобильник, чтобы выключить звук, и кладу его обратно.

Стук .

Я слышу тихий стук: телефон наткнулся на что-то твердое, мешающее ему проскользнуть во внутренний карманчик. На бегу раздраженно сую туда руку и шарю вслепую, проклиная вечный бардак в своей сумке. Что там могло заваляться – старая ручка? Забытый тюбик аспирина? Пилюльница? Еще какая-нибудь бесполезная мелочь, которую давным-давно следовало выкинуть на помойку?

Ст ук.

На сей раз еще более четкий. Мне чудится, что молния ударила в аэропорт Трюдо, терминал А, 3-я зона, 2-й этаж, правый эскалатор. Тот, на котором я стою, оцепенев, как жертва электрического разряда.

Правда, не испепеленная на месте.

Мои пальцы, шарившие в сумке, смыкаются на маленьком камешке. Сером и гладком.

Камешек…

Камень времени…

Мой камень времени.

Тот самый, который я недавно швырнула в реку Святого Лаврентия.

Оливье рассматривает предметы, лежащие на пассажирском сиденье. Он уже жалеет, что вынес их из дома. Сначала хотел оставить в спальне – разложить на кровати, а потом убрать в ящик комода точно в том порядке, в каком их уложила хозяйка. Но не справился с искушением – оставил все для себя, чтобы разглядывать снова и снова, чтобы понять… Времени у него полно – долгие часы. Натали сейчас в Канаде, их самолет еще даже не вылетел оттуда.

Оливье бросает взгляд на улицу и в который раз рассматривает наивные, детские сокровища. И все трудней бороться с простым желанием собрать все в кучу, сделать три шага и швырнуть это поганое барахло в помойку. Вон в тот мусорный бак на другой стороне улицы. Не сортировать, выбросить все без разбора – и пластмассу, и картон, и бумагу.

Натали вернется из Квебека, выдвинет ящик, увидит, что он пуст, и поймет. Ну что она сможет сказать? Да ничего… Ровным счетом ничего, поскольку эти предметы уже не существуют! И ей останется одно – констатировать, что все кончено, кончено раз и навсегда, что прошлого не вернуть.

Да, это наилучший выход.

Положить конец ее наваждению.

Оливье опять быстро смотрит в зеркало заднего вида, словно чувствует себя беглым преступником. Но в чем он виноват, господи боже ты мой, в чем?! Почему он не смеет избавиться от этого проклятого мусора? Сжав кулак, Оливье яростно колотит по приборной доске своей «кангу». Он должен, просто обязан выбросить все чохом, не пытаясь понять, какую ценность представляет собой тот или иной предмет, если не хочет сойти с ума.

Сойти с ума и выть от боли.

Почему? Почему эти жалкие сувениры – кинопрограмма, бумажная салфетка, разорванный конверт – стали сокровищами для его жены? Какая тайна скрывается за каждым из предметов? Какой взрыв смеха? Какая ласка? Какое обещание?

Нет, самое лучшее – сжечь все это дотла.

А может, Натали и вовсе ничего не заметит? Может, она уже много лет не открывала этот ящик? Может, даже не помнит обо всех этих пустяках? Может, они давно потеряли для нее ценность и она держит их в ящике просто по небрежности, как иногда хранят старую одежду, выщербленную посуду, перегоревшие лампочки, использованные батарейки? И избавиться от всего этого – просто-напросто сделать уборку.

Чтобы спасти свой брак? Да нет, об этом и думать смешно, их браку ничто не грозит, теперь больше не грозит. И Оливье хочет убедить себя в этом. Однако он не в силах помешать мозгу, работающему на холостом ходу, как мотор припаркованной машины. Ему не дает покоя программка, Кино под звездным небом – сентябрь-1999 ; он уже выучил ее наизусть, как запомнил и ласточку – рисунок на салфетке Air France . Он долго разглядывает первую строчку, написанную на белом конверте, смятом, разорванном и склеенном заново. Почерк тот же, что и на салфетке.

Вот все, что мне удалось найти.

Лора очень хорошенькая.

Вы тоже .

Оливье вытряхивает содержимое конверта на пассажирское кресло, где лежит все остальное. Фотографии, удостоверения личности, банковские карты.

Взгляд Оливье задерживается на снимках. Сначала на первом: это школьная фотография, сделанная в год поступления Лоры в подготовительный класс, ей шесть лет. Она уже тогда была серьезной и прилежной девочкой. Одна только мысль о том, что кто-то другой мог разглядывать фото его дочери, писать на конверте ее имя, говорить о ней с его женой, пробуждает в Оливье жажду убийства.

Он заставляет себя успокоиться и взглянуть на другие снимки – четыре штуки, сделанные в «моментальном фото». На первом его жена состроила гримасу, на втором высунула язык, а вот на этом скосила глаза и только на последнем наконец выглядит серьезной. Натали во всех ее ипостасях! Там ей чуть больше тридцати лет. Красивая… почти такая же красивая, как сейчас. Оливье не может сдержать слезы. Слезы, которым он никогда не давал воли в присутствии жены.