Анатолий Степанов - Деревянный самовар

– Когда захочу, – резонно ответил Смирнов, ожидая услышать вдогон нечто плебейски язвительное. Но номер, в котором он жил, был райкомовский, и уборщица на всякий случай сдержалась.

Как всегда после быстро и удачно сделанной работы, внутри где-то под сердцем образовывалась пустота, тотчас заменявшая мгновенную острую радость успеха. Пустота дезориентировала; пустота тихо нашептывала: ну и что?; пустота убивала желания и обессиливала, давая понять, что все суета сует и всяческая суета. Смирнов тряхнул башкой и волевым усилием заставил себя вспомнить ямочки на щеках улыбающейся Матильды.

По лестнице взлетел, как горная антилопа. Матильда у стойки улыбалась другому, смеявшемуся шоферюге, который, верно, удачно пошутил. Шофер этот был единственным посетителем закусочной и поэтому имел право, не отвлекая от дела, развлекать буфетчицу.

Смирнов на мягких лапах, не замеченный никем, добрался до стойки и оглушительно кашлянул. Даже шофер вздрогнул, чуть не уронив тарелку с котлетой.

– Ну, батя, ты даешь! – изумленно восхитился он, разглядывая Смирнова.

– Ты котлету ешь, сынок, – посоветовал Смирнов. Не понравилось ему, что его в присутствии Матильды тридцатилетний мужичок батей назвал.

– Имеешь право командовать? – осведомился шофер-шутник.

– Человек всегда имеет право… – полупропел начало куплета знаменитой советской песни Смирнов, и закончил прозаическим: – А я – человек. Простой советский человек.

– Вот таких простых я больше всего опасаюсь, – заметил шофер и направился к столу, на ходу предостерегая: – Не верь ему, Матильда.

– Я ждала вас, Александр Иванович, – тихо сказала она.

– Я сегодня улетаю, Тилли.

– Я знаю.

– Откуда? – удивился Смирнов.

– Поземкин сказал. Прибежал сюда с раннего утра, тайно выпил сто пятьдесят и порадовался вслух, что вчера генерал улетел, а сегодня вы улетаете.

– Колобок хренов, – разозлился Смирнов. – Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…

– Вы – дедушка? – догадалась Матильда.

– Господи, и ты туда же! Запомни, Тилли, я еще молодой.

– Запомнила, с первой нашей встречи запомнила, – призналась Матильда и сразу же о другом: – Колобок – не самый плохой здесь, Александр Иванович.

– Но самый вредный, Тилли.

– Чем же?

– Тем, что ты его считаешь вполне приемлемым для совместного обитания на земле. Пойми, Тилли, поземкинские закрытые глаза – это убийство прокурора, это убийство Ратничкина, это убийство Олега.

– Ужасное горе – смерть Олега, – вновь переживая вчера пережитое, сказала Матильда. – Когда вчера я его сестру увидела и тетю, честное слово, Александр Иванович, что-то оборвалось у меня внутри и наревелась, наревелась я…

– А зачем они прилетели? – тупо удивился Смирнов.

– Они цинковый гроб привезли и тело в Москву забрали. А вы не знали? Я даже обиделась на вас, что вы не пришли проститься с Олегом, а вы не знали…

– А я, как свинья, весь день по помойкам.

– Искали, Александр Иванович?

– Искал.

– И нашли?

– Нашел.

– Убийцу Олега?

– Нет, Тилли. Мелочи, которые могут вывести на убийцу.

– Вы спокойны сегодня, значит, поймаете этого зверя, – поняла Матильда.

– Если бы зверя! Человека, Тилли, человека! – Смирнову не хотелось продолжать этот разговор, и он, зная женские слабости, точно сыграл на них: – Я сутки, наверное, по-настоящему не ел. После твоей яичницы с генералом.

– Ой, что ж это такое! – ойкнула-ахнула Матильда. – Сейчас я мгновенно что-нибудь соображу. Яичница-то надоела? – Смирнов сделал непонятное лицо. – Надоела, надоела, вижу!

Матильда скрылась за кулисами, а Смирнов сел за свой стол. Шофер-шутник доел котлеты, выпил компот, дожевал, вытаскивая из стакана ложечкой, разбухшие сухофрукты и – говорлив был – сказал Смирнову:

– Вы, как я понял, тот милиционер из Москвы, что здесь шороху навел. Вы вот про помойку сказали…

– Подслушивать нехорошо. Тебе мама об этом никогда не говорила?

– Мне мама о многом говорила, но дело не в этом. Здесь все – помойка, начальник, все! Люди, их дела, их дома, их кроличья любовь, их желания, их мечты, их молодость, их старость…

– Ты почему по своей специальности не работаешь? – перебил вопросом Смирнов.

– А какая у меня специальность? – в уверенности, что Смирнов не угадает, спросил шофер.

– Филфак или истфак университета.

– Истфак, – упавшим голосом подтвердил шофер. – Да, вот вы-то по специальности работаете, это точно.

– Так все же почему, историк?

– Врать не хочется.

– И поэтому считаешь, что вылез из помойки?

– Считал. Казалось некоторое время, что вылез. А получилось, что перелез. Из одной в другую, в которой также благоухает.

– А дальше?

– А дальше, если не вытерплю, в бичи.

– Да, в школу к ребятишкам ты не вернешься. Привык к хорошим бабкам. Что ж, успокаивай себя теорией о всеобщей помойке, а о великой России детишкам поведают невежественные недоучки. И когда невежды всех рангов и профессий научат подрастающий народ, вот тогда окончательно образуется всеобщая помойка, которая будет гнить долго-долго. Сгниет и останется пустое место. Но пока еще не поздно делать дело, историк.

– Поздно, командир. В вас еще фронтовые иллюзии бродят. Вы ведь воевали?

Смирнов молча кивнул, потому что Матильда принесла кусок хорошо зажаренной свинины с картофелем. Спросила:

– Выпьете, Александр Иванович?

Не надо бы выпивать. Но Смирнов чувствовал, что если не выпьет, то не сможет сказать Матильде на прощанье нужных слов. Решил:

– Выпью напоследок. Двести пятьдесят «Греми». Полный гладкий стакан с выпуклым мениском, Тилли.

Матильда направилась к стойке. Шофер проводил ее взглядом и решил:

– И вправду, Тилли. Как вы догадались?

– Работа по специальности.

– А вы недобрый, – вслед за генералом повторил шофер. Поднялся. – Но чертовски занятный. Жаль, что уезжаете. Теперь и побеседовать на пути не с кем.

– Молодой ты еще, историк, – канонически упрекнул его Смирнов, но банальный тезис развить небанально не успел: Матильда принесла стакан.

– За твое счастье, Тилли! – грустно сказал Смирнов и по народному обычаю, когда пьют за счастье, в три мощных глотка осушил стакан.

– Жалко с вами расставаться, но пора, – шофер поклонился им и пошел к дверям. От дверей договорил: – Вы, наверное, правы, начальник.

– О чем он? – спросила Матильда, когда шофер ушел.

– О себе, – ответил Смирнов. – Ты не смотри на меня. Я красиво есть не умею.

Матильда засмеялась и ушла в дальние свои апартаменты. Некрасиво, но очень быстро Смирнов умял свинину с картошкой. Зная московские привычки подполковника, Матильда загодя поставила на стол два чайника. Чай был хорош. Он выпил две чашки подряд, потом еще одну. Посидел, ожидая. Матильда не выходила. Тогда он пошел к ней.