Анатолий Степанов - Деревянный самовар

Она стояла у маленького конторского окошка и, упершись лбом в стекло, тихо плакала. Он тронул ее за локоть и попросил:

– Не плачь, Тилли.

Она обернулась, тыльной стороной ладони смахнула две слезинки, улыбнулась, обняла его за шею и поцеловала. Он резко прижал ее к себе, почувствовал ее всю в своих руках и, не скрывая желания, поцеловал, как надо. Она слилась с ним, поплыла в неодолимом стремлении к дальнейшему, но вдруг напряглась, ласково освободилась от его рук и сказала виновато:

– Пусть не будет этого, Саша. Меньше тосковать будем.

– Немка ты, немка, – не то укорил, не то похвалил ее Смирнов. Сам не знал. Знал одно, что благодарен ей до конца жизни за прозвучавшее его имя.

– Русский ты, русский, – передразнила она его, но поняла, что что-то не так и вспомнила нужное: – Великоросс. Пьющий великоросс, – без опаски она поцеловала его еще раз. По-дружески. – Прощай, великоросс.

Он наклонился, поднял ее ладонь и поцеловал. Благодарно.

– Ты у меня здесь на всю жизнь, – сказал он, положив руку на сердце. Он не был влюблен, он не мог сказать, что полюбил ее. Он хотел сказать, но не находил нужных слов, что мужское счастье – встретить такую женщину.

– Хозяйка! – глухо донесся из зала требовательный зов посетителя.

– А я люблю тебя, Саша, – быстро сказала она и помчалась на зов.

Смертельно хотелось курить. Смирнов потоптался в конторке и тоже вышел в зал. Прямо у стойки свидетель Жабко принимал свою сотку.

– Закурить есть? – спросил Смирнов так, что Жабко поперхнулся на последних каплях.

Деликатно откашлявшись и поставив стакан на стойку, он достал пачку «Беломора».

– Пойдет, товарищ подполковник?

– Мои. Угодил, – одобрил Смирнов и вытянул из пачки папиросу. Пока разминал, Жабко уже зажег спичку. Затянулся так, что внутренней стороной щек почувствовал твердость зубов. Еще раз затянулся и в последний раз оглядел уже родной ему зал. Потом заглянул Матильде в глаза.

– Чтобы у тебя все было хорошо, Тилли. И постарайся стать счастливой, – он не имел права добавить два слова: «без меня», он резко повернулся, пошел к дверям и ушел, не оборачиваясь.

Полтора часа он бездумно валялся на кровати, в надежде подремать, чтобы не думать. Подремать не удалось, не брал сон, но и думать не думал. Мысли были заняты тем, чтобы не думать. Он бездумно валялся на кровати.

Ровно в четырнадцать ноль-ноль он поднялся, аккуратно расправил покрывало на кровати, загнал в наплечную кобуру парабеллум, надел куртку, взял сумку и навсегда покинул гостиницу города Нахты.

Пассажиров местного рейса не провожают. У трапа перед закрытой еще дверью «ИЛа» малой толпой ожидал желающий улететь в крайцентр молчаливый люд с чемоданами и корзинами. Когда Смирнов подходил, дверь открыли, у трапа встала неряшливая и суровая бортпроводница. Толпа вокруг нее превратилась в плотную кучу.

И тогда Смирнов увидел, что чуть в стороне от самолета стояли и ждали Матильда и Франц. Его, Смирнова, ждали. Он подошел к ним.

– Здравствуйте, Александр Иванович, – сказал Франц, крепко пожимая ему руку.

– И прощайте, – добавила Матильда.

– В начале века был такой смешной головной убор с двумя козырьками под названием «Здравствуй – прощай», – сказал, чтобы что-то сказать, Смирнов. Вежливо улыбнулся Францу и, вспомня, добавил: – Спасибо вам большое, Франц, вы нам очень помогли.

– Не надо так: «нам», – возразил Франц. – Я им никогда не помогал и помогать не буду. Я пытался помочь вам, вам одному. И рад, если помог.

– Франц, Александр Иванович знает всем им цену, – вступила в разговор Матильда. – И он хорошо напугал их.

– Жаль, что только напугал, – сказал Смирнов. – Все, по сути, зря.

– Не зря, – твердо возразил Франц. – Теперь многие люди увидели, какие они. На самом деле.

– И Лузавина с Вороновым за решетку посадили, – с мстительной радостью дополнила список смирновских заслуг Матильда.

Кучка у трапа рассосалась. Все трое посмотрели туда, и Смирнов решил:

– Ну, мне пора.

– И мы скоро отсюда уедем, – сообщил Франц. – Мы решили эмигрировать в Западную Германию.

– Почему? – удивлению огорчился Смирнов.

– Надежды нет, – сказала Матильда. – А без надежды жить нельзя. Разрешите, я вас поцелую на прощанье, Александр Иванович?

– Красивые женщины имеют право не спрашивать об этом, – галантно ответил Смирнов и подставил щеку, которую Матильда по-детски поцеловала.

У трапа Смирнов обернулся в последний раз. Матильда и Франц прощально махали, а за их спинами в отдалении на холме стоял грязно-бело-желтый козел – гигант Зевс – Леонид и вопросительно смотрел на Смирнова жуткими оранжево-черными глазами. Будто вспоминал: трахнул он или не трахнул этого, теперь улетавшего от него.

Трахнул, Зевс – Леонид, трахнул ты его!

Самолет делал полуразворот, и Смирнов в последний раз увидел раковые метастазы – контур районного центра Нахта.

Казарян ждал его в условленном месте – в зале ожидания перед аэропортовским рестораном. Увидев Смирнова, он поднял руку, приветствуя и давая знак, куда тому направляться. Смирнов основательно уселся в рваное кресло, заботливо охранявшееся для него. Шлепнулись ладонями, здороваясь, и Роман без приличествующих пауз приступил к делу, сразу же сказав главное:

– Он спекся, Саня. Вот здесь, – Казарян поднял со своих колен большой канцелярский конверт и обмахнулся им, как веером, – показания двух шоферов, которые привезли его сюда, копия списка пассажиров, отлетавших рейсом на Москву в восемь пятнадцать, копия списка пассажиров, отлетавших из Новосибирска на следующий день в четырнадцать сорок…

– Ты и в Новосибирск смотался? – перебил Смирнов.

– Угу. В этих двух списках он фигурирует. А вот в списках улетевших из Новосибирска сюда и отсюда обратно в Новосибирск его нет. Видимо, покупал билеты с рук или по чужим документам.

– А может, он долетел до Новосибирска, опоздал на рейс, пропьянствовал там сутки и, купив новый билет, благополучно долетел до Москвы?

– Хрен тебе! – не совсем прилично опроверг милицейские доводы Казарян. – Официант ресторана, в который мы сейчас пойдем, обслуживал его на следующий день после первого вылета и опознал на раз-два-три с полной уверенностью.

– Бритым или с бородой?

– В бороде – так точнее. В бороде, в бороде. Показания официанта, заверенные его подписью, здесь, – и Казарян снова помахал конвертом. – Мой посланец драчливый тебе в Нахте помог?

– Помог, помог, – рассеянно подтвердил Смирнов. – Все сходится, Рома.

– Тогда изложи по порядку.

– Я уже все на бумаге разрисовал. Хочешь почитать?

– Я тебя послушать хочу.

– Писать – одно, а рассказывать – другое. Противно, Рома.