Александр Вин - Сломанные куклы

Опоздавшего священника, кургузого, черного, заросшего бородой до самых глаз, усадили на почетное место, ближе к Даниловым-старшим.

Бабульки засуетились, начали каждая на свой лад предлагать варианты поминальных действий. Кто-то, за дальним концом стола, призывал всех сразу же налить и выпить, белорусская же старушка настаивала, чтобы все прежде помолились. Через разноголосый шум прорезался тренированный голос дядьки-актера:

— Ну, братья и сестры, предлагаю для начала помянуть рабу божию Марию по православному обычаю…

Батюшка, по облику явно не Алексей, подробно осмотрел изобильные столы и с одобрением кивнул, давая старт грустной процедуре.

Налили по первой, начали креститься и закусывать.

Коренастый священник поднялся со стула, стал вещать в общее пространство чего-то тягомотное, не очень для всех присутствующих понятное, заботливо не выпуская при этом из руки полного стакана.

Капитан Глеб пристально смотрел на Жанку.

Вспоминать сейчас все хорошее не очень удавалось. Мешали круги под знакомыми глазами и маленькие морщинки в углах ее тревожного рта. Пушистые рыжие волосы не очень бережно были заколоты назад. Когда кто-то из гостей звал ее, Жанка поворачивала голову на голос медленно и нерешительно.

…Она задумчиво рассматривала шуршащих людей в стариковском углу и медленно жевала сухой поминальный пирожок. Потом ей что-то заботливо сказала пожилая родственница справа, Жанка тихо той ответила. Откусила еще раз. Застыла, нахмурила брови… И закричала. Глухо и громко.

Привычный в своей жизни ко многому Глеб первый раз видел, как внезапно умирает человек.

Жанка — тонкая в своих черных одеждах, жестко выгнулась лицом вниз.

Уперев хрупкие локти в стол по обе стороны от своей тарелки, она хрипела все громче и громче. Глеб метнулся к ней первый. Сильными движениями перемахивая через крайние скамейки, он грубо оттолкнул кого-то из причитающих теток.

Мгновения ему хватило, чтобы обнять Жанку сзади, сильно наклонить, почти сломать ее, тугую, напряженную, одной рукой сильно сжать пальцами ее щеки, продавить почти до самых зубов, другой рукой схватить за затылок и нагнуть над скатертью. Жанка уперлась ладонями в стол, медленно мычала, не вырывалась из рук Глеба, не дергалась, а просто закостенела…

Мелкие сухие кусочки и крошки выпадали из ее приоткрытого рта… Внезапно, звякнув, вместе с ними на чистую тарелку перед ней выпала копейка. Жанка в голос закричала, стараясь сильно выпрямиться и с отвращением оттолкнуться от стола, но при этом не отрывала безумного взгляда от близкой тарелки.

— Все, все, милая, перестань, все хорошо, нормально, я здесь, рядом… Успокойся, — Глеб Никитин тихо говорил, прижимаясь губами к ее затылку.

Словно куда-то не успевая, расталкивая всех, с зажигалками и сигаретными пачками в руках, подскочили от балкона к столам Данилов и Марек. Женщины начали успокаивать Жанку и одновременно оттаскивать ее от тарелки, она же, как будто что-то вспомнив, бешено кричала.

— Я же убью его! Я изувечу его, гада такого!..

Потом она билась в руках тетушек уже слабо, как бы по инерции; еще позже они все вместе про что-то глуховато заговорили в закрытой дальней комнате.

Глеб в полный рост встал за столом.

Рассерженный и решительный незнакомый мужчина был для большинства присутствующих гостей уже сам по себе зрелищем, и поэтому все взгляды сразу же обратились на него.

— Так, кто делал эти пироги? Я последний раз спрашиваю: какой дурак пек эти идиотские поминальники и кто положил в них монету?!..

За столами зашумели.

Кто-то посмел для начала пьяненько выкрикнуть: «А что тут такого! Уж и нельзя!..», соседи тут же зашикали на наглеца, остальные, прикрывая рты, активно зашептались.

Внезапно запричитала, разрыдалась дальняя седенькая старушка.

— Мой гостинец-то это, пирожки постные я пекла… Все продукты годные, мучку я сама просеяла, простите Христа ради, ежли что не так… У наших-то, у вятских, родителей, всегда было заведено денежку на сороковины в постную булочку запекать да на столы гостям и подавать… По обычаю это, не по умыслу, простите меня грешную…

Бабулька осела в слезах на стуле.

Так и не садясь за стол после случившегося, капитан Глеб через головы гостей крикнул Данилову, тащившему из кухни ковшик с водой:

— Чего-нибудь в холодильнике у тебя есть для компресса?! Лед? Минералка какая-нибудь в бутылке? Ну?!

— Дак там только пакет с клюквой мороженой, вот…

— Давай тащи его к Жанке! Быстро!

В поисках действий Глеб стремительно и зло огляделся.

Некоторые из мужиков вскочили, женщины перешептывались. Данилов передал ковшик и клюкву какой-то тетке, растерянно сел рядом с розовым ученым, зачем-то тронул того за руку… Галина смогла всего секунду выдержать взгляд Глеба и быстро отвела глаза. Не опуская на стол очередную рюмку, напротив него тяжело задышал Марек. Кто-то, воспользовавшись общей суетой, сразу вышел на балкон. Кто?

На почетном конце стола густобородый и уже порядком красноносый батюшка, не особо отвлекаясь на мирскую суету вокруг, продолжал настойчиво вещать про заветное своему ближнему соседу:

— Брат мой, осведомлен ли ты, что существуют два диаметрально противоположных подхода церковных властей к употреблению спиртных напитков при поминовении усопших?

Сам он был явно «за» употребление.

Белый старичок в креслице объяснял другому старичку, помоложе, почтительно сгорбившемуся рядом с ним:

— Это у самолетов газы замерзают на такой-то большущей высоте, вот и получается за ними белый след…

После того как паника в квартире улеглась, за столом сильно поредело. Какие-то гости под шумок скандала разъехались по домам, несколько женщин остались в комнате с Жанкой, мужики разбрелись покурить, выходя по двое-трое на балкон и на лестницу.

Виталик затащил Глеба на кухню.

— Давай салатику немного рубанем, подзаправимся, пока суть да дело, а?

— Ты ешь, я воды выпью.

— Слушай, — Глеб заходил по кухне. — Кострище старое, верно? Лет десять на том месте шашлыки жарим, не меньше, так?

— Да, примерно так… А к чему ты это?

— Снаряд, если лежал бы в том месте с войны, уже давно под углями грохнул или сам вылез бы весной; мы его заметили бы, или вы без меня, за эти-то годы…

— Дак, может, он и вылез после снега-то…

— Хорошо, пока принимается. Но откуда в нашем костре банка кофе? Осколки стеклянной банки из-под хорошего кофе я нашел и в остатках углей, и около костра, в песке. Вадик Назаров не пьет кофе — не мог он выбрасывать такую банку в своем мусорном пакете. Во-вторых, за всю свою жизнь я не видел кретинов, которые на шашлыках пьют кофе! Да и по всей России около костров что угодно можно найти, всякие помои, но не банку же из-под кофе, в конце концов, да еще такой марки!