Майкл Гилберт - Занятие не для дилетантов

Узнав его, Кэррол внутренне содрогнулся. Это был сын инспектора Эллери Куин. Что он здесь делает?

Этот вопрос занозой сидел в нем, пока они ехали домой.

Лишь за серым фасадом здания на Пятой авеню он почувствовал себя в безопасности. В тюрьме Кэррол лелеял мечту об этом убежище, мечтал укрыться в нем от холодной стали и запаха дезинфекции. Но и холод, и запах пронизали все его существо. Когда миссис Пул тактично увела детей в парк, его еще била внутренняя дрожь, и он с удовольствием взял мартини, приготовленный Уэстом.

— А что Мередит, бывало, говорил о твоем мартини, Талли? Мол, только американец в пятом поколении умеет смешивать его, как надо.

— Мередит был мелким снобом. — Уэст поднял свой бокал. — За покойного! Пусть он никогда не узнает, за что поплатился.

Они молча потягивали мартини.

Потом Елена опустила свой бокал.

— Талли, а что думает мистер Рэйфилд?

— Суд начнется не раньше октября.

— Но я не об этом спрашиваю.

— В переводе это значит: "Каковы шансы подзащитного?" — проворчал Кэррол.

— Рэйфилд ничего об этом не говорил. — Уэст залпом допил свой мартини, чего никогда раньше не делал.

Елена едва заметно сдвинула шелковистые брови.

— Джон, у тебя есть недруг, о котором ты и не подозреваешь, — сказала вдруг она. — Кто-то тебя так ненавидит, что и убийство совершил твоим пистолетом. Кто это? Подумай, дорогой!

Кэррол покачал головой.

— Вот в это я совсем не верю, Елена. — Уэст снова наполнил свой бокал. — Тот, кто взял пистолет Джона, просто воспользовался удобным случаем. Кто бы это ни был, он с таким же успехом мог прихватить и мой, если б я оставил его в конторе. По-моему, вопрос надо поставить так: "Кто точил зубы на Мередита?"

— Спроси полицию, — сказал Кэррол. — Спроси этого маленького губошлепа — помощника окружного прокурора.

Воцарилось молчание.

— Но верно то, — побормотал наконец Кэррол, — верно то, что я причастен…

Талли Уэст и Елена быстро обменялись взглядами.

— Держи, Джон, выпей еще мартини.

Кэррол провел уик-энд уединенно. Телефон звонил непрерывно, но Елена приказала не беспокоить мужа.

К вечеру в воскресенье Кэррол принял решение. Елена слышала стук пишущей машинки, но, когда решила повидаться с мужем, обнаружила, что дверь его спальни заперта.

— Джон! Ты здоров?

— Я выйду через минуту.

Когда он отпер дверь, Елена увидела, что муж убирает конверт во внутренний карман пиджака. Он был спокоен, будто выиграл битву.

Кэррол помог Елене сесть в кресло.

— Есть нечто такое, Елена, о чем я никогда никому не говорил, даже тебе. Я дал слово.

— О чем ты, дорогой?

— Мне пришлось принять очень важное решение, Елена. Я надеюсь достойно выйти из этого положения. Единственное, о чем я тебя прошу, перестань волноваться и поверь мне. Что бы ни случилось, верь мне.

— О, Джон!

Он наклонился и поцеловал ее.

— Я скоро вернусь.

Джон вышел на Мэдисон-авеню и направился в пустующий гастрономический магазин. Он зашел в телефонную будку и набрал номер Мередита Ханта.

— Серафина? Это мистер Кэррол. Я хочу поговорить с миссис Хант.

Он услышал в трубке голос Фелиции Хант, и на сей раз ее акцент не показался ему таким уж приятным.

— Джон? Ты с ума сошел! А если они прослушивают мой телефон? Ты же знаешь, что написал им Мередит.

— Как и то, что он все видел, словно в кривом зеркале, — ответил Кэррол. — Фелиция, мне нужно повидаться с тобой. Завтра я буду в конторе — помогу Талли спасти хоть что-то из обломков, но по дороге домой я зайду к тебе — и не один, примерно в шесть тридцать. Ты будешь дома?

В голосе Фелиции слышалось раздражение.

— Ты же знаешь, что с похорон прошло совсем немного времени, и я никуда не выхожу. Кого ты приведешь с собой?

— Ты его не знаешь.

— Джон, лучше не надо.

Но Кэррол уже повесил трубку.

Когда горничная-итальянка открыла дверь, Кэррол произнес: "Прошу вас, Гандер", и его спутник настороженно вошел в дом Ханта. Это был круглолицый человек с влажной лысиной, в очках без оправы. У него был маленький кожаный кейс.

— Сеньора ждет вас наверху, — угрюмо буркнула Серафина.

— Принесите мистеру Гандеру журнал или что-нибудь другое почитать, — сказал Кэррол. — Я долго не задержусь, Гандер.

Гандер присел на край кресла, стоявшего в прихожей. Кэррол, прихватив папку с бумагами, поспешил наверх.

Фелиция Хант была в глубоком трауре. Даже чулки на ней были черные. Кэррол оторопел: у него возникло ощущение, что он в гостях у какого-то персонажа Чарльза Аддамса. На ней не было косметики и впервые за все время их знакомства — драгоценностей, даже медальона, на холеных ногтях, обычно вызывающе ярких, — лака. Она раздраженно водила пальцами по груди.

— Не подумай, что я не уважаю древних испанских обычаев, — начал Кэррол, — но так ли уж необходим глубокий траур, Фелиция? Ты как привидение.

— Спасибо, — язвительно ответила Фелиция, — ты всегда был caballero. Там, откуда я родом, Джон, принято поступать определенным образом в определенных обстоятельствах. Я бы не решилась и на улицу выйти. Эти репортеры… пропади они пропадом. Что тебе нужно?

Кэррол положил папку на секретер, подошел к двери и закрыл ее. Фелиция наблюдала за ним со все возрастающим интересом. Кэррол огляделся, кивком одобрил опущенные шторы.

— Какая таинственность, — заметила вдова уже иным тоном, — ты вознамерился убить меня или поцеловать?

Кэррол засмеялся.

— Ты очень аппетитна, очень соблазнительна, Фелиция, но, если я не соблазнился год тому назад, что же мне сейчас распускать слюни?

Фелиция откинулась на диване.

— Убирайся! — угрюмо сказала она. — Я ненавижу тебя.

— Почему? Потому лишь, что слишком долго не могла понять, каково будет сеньору послу, твоему отцу, прочесть в скандальной хронике, как ты мне навязывалась? Ты не испытывала ко мне ненависти, когда бегала за мной по всему городу, подстерегала в ресторанах, внушала Мередиту подозрение, что я пачкаю его семейное гнездышко. Ты позабыла про пламенные billets doux [6] Любовные письма ( фр. ). , которые мне так часто присылала?

— И ты защищал меня, храня это в тайне. Очень благородно с твоей стороны, Джон. А теперь — уходи.

— Да, я защищал тебя, — сказал Кэррол с расстановкой, — но теперь все идет к тому, что я больше не смогу защищать тебя. Я говорил всем — полиции, окружному прокурору, Елене, Талли, Рэйфилду, что я бродил по улицам под дождем почти всю ту ночь, когда убили Мередита. Так вот, по их мнению, сейчас у меня нет алиби на период с двух до четырех часов ночи — они полагают, что Мередит был убит в это время.

На лице Фелиции появился страх.

— Но, опасаюсь, теперь мне придется открыть им, что с часу до половины пятого утра мы с тобой пробыли вдвоем в этой самой комнате, Фелиция. О том, что у меня есть алиби, мы с тобой все это время молчали — боялись, как бы чего не вышло, если эта история выплывет на свет.