Майкл Гилберт - Занятие не для дилетантов

— Ты этого не сделаешь, — хрипло промолвила она.

— Не сделаю, если мне удастся выкрутиться. — Кэррол пожал плечами. — Но прежде всего я абсолютно уверен в том, что никто, даже Елена, не поверит, что три с половиной часа, проведенные с тобой наедине, я потратил на уговоры: заклинал тебя повлиять на Мередита, чтоб он не губил меня. Особенно, если откроется — а это вполне вероятно, — как ты навязывалась мне, открыто посылала любовные письма.

Бледное лицо Фелиции еще больше осунулось.

— Им тут же придет в голову самое плохое. Мне это повредит не меньше, чем тебе, Фелиция, хоть и по другой причине. Женщина с таким здоровьем, как у Елены, никогда не уверена в своем муже, каким бы верным он ни был. А такая история… — Кэррол сжал челюсти. — Я люблю Елену, но у меня нет выбора. Я не герой романа, Фелиция. Мне грозит электрический стул. Это алиби — страховка жизни. Что проку от покойника Елене и детям.

— Меня распнут, — с горечью промолвила Фелиция Хант. — Меня распнут. Я не могу подтвердить твое алиби.

— Тебе придется это сделать!

— Я отказываюсь! Ты не можешь заставить меня.

В черных сверкающих гневом глазах он прочел свой смертный приговор. Но Кэррол не дрогнул, и через мгновение глаза Фелиции потухли, и она отвернулась.

— Что от меня требуется?

— Я отпечатал заявление. Сейчас от тебя требуется лишь подпись. Я Привел с собой нотариуса, он заверит твою подпись; нотариус внизу. Я запру это заявление у себя в сейфе, в конторе. И не смотри, пожалуйста, на меня так, Фелиция. Я должен защищаться. Тебе следовало бы это понять.

— Иди, зови своего проклятого нотариуса, — сказала она злобно и поднялась с дивана.

— Может, ты сначала прочтешь заявление?

Кэррол достал из папки длинный конверт из манильской бумаги. Он был не заклеен и перехвачен красной резинкой. Кэррол открыл конверт, достал оттуда сложенный лист бумаги. Развернув его, он протянул отпечатанный лист Фелиции.

Она медленно перечитала его дважды, потом рассмеялась и вернула Кэрролу.

— Свинья.

Кэррол с листом бумаги в руке подошел к двери и, открыв ее, позвал:

— Мистер Гандер, поднимитесь, пожалуйста!

Явился нотариус, вытирая розовую лысину. Другой рукой он сжимал кожаный кейс. Он украдкой взглянул на Фелицию и тут же отвернулся.

— Это миссис Фелиция де лос Сантос Хант, вдова покойного Мередита Ханта, — сказал Кэррол. — Вам нужно удостовериться, что это именно она?

— Я видел фотографию миссис Хант в газетах.

У Гандера и голос был какой-то розовый. Он открыл кейс и выложил на секретер подушечку для печати, несколько резиновых штемпелей и нотариальную печать. Из нагрудного кармана пиджака он извлек огромную, как сигара, авторучку.

— Ну вот, — сказал Гандер, — мы готовы.

Сложив заявление так, что внизу осталось лишь место для подписи, Кэррол положил его на секретер. Он не снимал руки со сложенного листа. Фелиция выхватила у нотариуса перо и со злостью поставила размашистую подпись.

Когда нотариус закончил свое дело, Кэррол опустил документ в конверт, перехватил его красной резинкой и уложил в папку. Застегнув ее на молнию, он сказал:

— Я провожу вас, Гандер.

Они спустились вниз. Серафина протирала влажной тряпкой перила лестницы и даже не обернулась.

В прихожей Кэррол вручил нотариусу десять долларов, затворил за ним дверь и снова поднялся наверх. Серафина и попытки не сделала посторониться, пришлось обойти горничную.

Фелиция лежала на диване, отвернувшись к стене. Герцогиня Гойи, подумал Кэррол, вид сзади. Он слышал, как Серафина в сердцах швыряла что-то в ванной.

— Спасибо, Фелиция, ты спасла мне жизнь.

Она не ответила.

— Я обещаю, что использую документ лишь в самом крайнем случае.

Фелиция по-прежнему игнорировала его, и Кэррол, прихватив свою папку, ушел.

В назначенный срок — второй вторник октября — Кэррол явился в суд. Прорываясь в зал суда сквозь толпу репортеров со вспышками, запрудивших коридор, Кэррол думал лишь об одном: куда девалось лето? Июля, августа, сентября, казалось, как не бывало. Во всяком случае кошмар настоящего вытеснил прошлое из памяти.

А кошмар раскручивался все быстрее — бессвязный ряд картин, как взятые наугад кадры из фильма. Слившиеся в одно лицо лица присяжных, единое око жюри, один рот, шарканье ботинок, таинственные переговоры с вознесенным надо всеми человеком в черной мантии, предварительное изложение дела, вопросы и ответы, стук судейского молотка, возражения… Потом внезапно наступила среда, и Кэррол вновь оказался в камере. Ему вдруг захотелось по-детски громко засмеяться, но он подавил это желание.

Вероятно, он задремал, потому что в следующее мгновение увидел Талли, глядящего на него как бы с большой высоты. Позади Талли маячила знакомая фигура. Кэррол не помнил, чтобы дверь открывалась или закрывалась.

— Джон, ты помнишь Эллери Куина?

Кэррол кивнул.

— Да, джентльмены, насолили вы мне изрядно — и вы, и инспектор.

— Только не я, — возразил Эллери, — я строго придерживаюсь позиции наблюдателя.

— В таком случае, что вы хотите?

— Удовлетворения, я его еще не получил.

Кэррол перевел взгляд на своего партнера.

— Что это значит, Талли?

— Куин подошел ко мне после сегодняшнего заседания и проявил интерес к твоему делу. — Уэст натянуто улыбнулся. — Джон, мне пришло в голову, что сейчас самое время поощрять такой интерес.

Кэррол уперся затылком в стену тюремной камеры. День за днем мысли о Елене, Бреки и Луане вытесняли у него из головы ужас перед камерой смертников в Синг-Синге. Он и дома перевел Елену и детей в свою спальню из чувства самосохранения.

— Так что же вас не удовлетворяет?

— То, что вы застрелили Ханта.

— Спасибо. — Кэррол усмехнулся. — Очень жаль, что вы не в жюри присяжных.

— Да, — кивнул Эллери, — но у меня не тот склад ума, что у почтенного жюри. Я ведь не утверждаю, что не вы убили Ханта, просто я не убежден в этом. Что-то в деле не давало мне покоя с самого начала. Заминка, по правде говоря, заключается в вас. Мне бы хотелось, чтоб вы кое-что прояснили, если не ради меня, то ради своих же интересов. Времени упущено значительно больше, чем вы полагаете.

— Вы считаете — плохи мои дела? — сдержанно осведомился Кэррол.

— Хуже некуда.

— Я рассказал Куину всю эту историю, Джон. — Талли позабыл свои изысканные манеры и даже принялся размахивать руками. — И скажу тебе напрямик: у Рэйфилда чертовски мало надежды на успех. Он говорит, что сегодняшний следственный эксперимент в конторе — мог ли туда ночью проникнуть посторонний, — все осложнил.

— Как же так? — вскричал Кэррол. — Сам признал, что не может с уверенностью сказать, что именно меня впустил в здание той ночью. Это был не я, Талли. Кто-то намеренно старался походить на меня — такие же пальто и шляпа, такая же характерная походка — из-за раненой на Лейте ноги — все легко скопировать. А потом этот парень проник в нашу контору и стянул мой пистолет. Даже ребенку ясно, что меня хотят погубить.