Вера Арье - Сердце мастера [litres]

Она вынула из коробки резную шкатулку с затейливым восточным орнаментом и протянула ее Оливии.

– Это нехитрые бабулины богатства. Всю жизнь она их берегла…

Оливия заглянула внутрь: скромные серьги-куполки, черненый браслет с сердоликом, пожелтевшая ленточка с фамилией и датой рождения, какие надевали младенцам в роддомах… и изящная чеканная брошь с растительным орнаментом, декорированная кораллами и бирюзой – видно, бабушка привезла ее из родного Ташкента.

– Это оберег – по-восточному «тумар». Прадед твой купил его во время войны на Алайском базаре. Сколько раз закладывала его бабка в голодные годы, и всегда он к ней возвращался… Забирай красоту, Оливия, чего ей на антресолях пылиться!

Поблагодарив Раису, Оливия приколола тумар к блузке и помчалась по ступенькам вниз – заставлять себя ждать ей не хотелось…

Несмотря на непоздний час, улица была пустынна. Снегопад прекратился и город будто бы помолодел, посветлел лицом – ему шла эта пышная серебристая оторочка. В полном безмолвии с дерева слетела крупная ворона, стряхнув на землю слипшиеся белые хлопья, и, вспоров громким карканьем тишину, исчезла в темном небе.

Оливия взглянула на свои ноги – в легкомысленных парижских ботинках моментально стало зябко…

Тут из-за угла появилось представительного вида авто. Оно уверенно двигалось по улице и по мере его приближения нарастал дробный хулиганский бит, доносившийся из динамиков салона.

– Подвезти, красавица? – тонированное стекло опустилось вниз, выпустив захлебывающихся демонов наружу.

Оливия помотала головой, соображая, как бы повежливее отклонить предложение незнакомца, но в этот момент из дворов выплыл сверкающий ретроавтомобиль. Круглые фары, хищный оскал решетки радиатора, выразительно изогнутая крыша… Плавно обойдя сугроб, в который была воткнута дворницкая лопата, автомобиль притормозил у тротуара в нескольких шагах от Оливии.

Задняя дверь распахнулась и, подобно джину из бутылки, в воздухе материализовалась крепкая фигура Волошина. На нем было элегантное пальто, свободного кроя брюки и темная водолазка. Оливия направилась к нему быстрым шагом, ощущая на себе трассирующий взгляд несостоявшегося попутчика. Аккуратно захлопнув за ней дверь, Волошин обошел машину и сел на соседнее сиденье. Автомобиль бесшумно тронулся с места и, быстро набирая скорость, свернул на Смоленскую набережную.

– Ну, ё… «Мосфильм»! – констатировал владелец «представительного» авто и, усилив звук, сорвался с места, разбрызгивая в стороны бурую дорожную пену.

Чудом миновав затор на набережной, с которой открывался впечатляющий вид на скованную льдом реку и монументальную сталинскую высотку, автомобиль свернул на широкий проспект, переливающийся огнями гирлянд и неоном бетонных небоскребов, подобно зловещему Готэм-сити.

– Это Новый Арбат, настоящая московская эклектика, – произнес Волошин, поглядывая в полумраке салона на ее профиль. – Я попросил водителя прокатить нас по этому маршруту – еще немного времени есть в запасе…

– А куда мы направляемся, если не секрет?

– На предаукционную выставку работ русских художников: там будут представлены лоты грядущих февральских торгов. Это редкая возможность взглянуть на шедевры, которые вскоре осядут в частных и корпоративных коллекциях.

– Нет слов! Спасибо, господин Воло…

– Ной Яковлевич. Давайте уже отменим этот официоз и начнем полноценно общаться… Кстати, я не удосужился спросить вас накануне: вы успели дочитать дневник Доры?

Сердце Оливии ткнулось куда-то в подреберье. Она сконфуженно промолчала.

– А жаль… Захватывающая история, хоть роман по ней пиши… – Волошин отвлеченно посмотрел в окно, за которым уже сменилась картинка: на смену уродливым монолитным небоскребам пришли живописные особняки и резные решетки, обрамлявшие запорошенный бульвар. – Вот здесь, на стихийном уличном вернисаже, я выставлял свои самые первые работы… Тогда на Гоголевском вовсю кипела богемная жизнь: между деревьями были натянуты веревки, на которых, как белье на прищепках, висели холсты молодых художников, на скамейках красовалась мелкая скульптура, а на газоне, создавая настроение, играл старый патефон. По аллее фланировал народ, на скамейках кучковались шахматисты, а вон у того выхода собиралась детвора, осаждая передвижной лоток с мороженым…

Пока он плел свой ностальгический рассказ, машина свернула на фешенебельную старомосковскую улицу и замедлила ход. Водитель вышел из-за руля и, закинув левую руку за спину, правой предупредительно распахнул перед Волошиным дверь.

Затем очередь дошла и до Оливии. Она шагнула на очищенный от снега тротуар и подняла глаза: перед ней возвышалась городская усадьба с аккуратным фасадом и флигелем. У ее входа в напряженном оцепенении застыла охрана.

Придерживая Оливию под локоть, Волошин миновал портал и по-хозяйски вошел в особняк.

В просторном холле было малолюдно. У стойки регистрации стояло несколько мужчин в деловых костюмах и улыбчивая девушка-хостес, которая обратилась к Волошину по имени-отчеству и, скользнув по Оливии равнодушным взглядом, пожелала им «приятного просмотра». Услужливая старушка с тщательно взбитыми надо лбом волосами тут же приняла у них пальто, выдав в обмен костяные номерки.

Оливия бегло оглядела себя в барочном зеркале – плотно сидящие на бедрах брюки и изумрудная шелковая блуза подчеркивали в ее внешности все, чем стоило гордиться. У основания высокого викторианского воротника тускло мерцал тумар, который неожиданно пришелся к месту. Поймав в отражении одобрительный взгляд Волошина, она смущенно отвернулась и направилась к ступенькам.

На втором этаже особняка царила богемная атмосфера: в анфиладе просторных залов, декорированных разносортными картинами, мелко позвякивали бокалы с шампанским, порхали нервные смешки и возгласы посетителей.

В капсульном пространстве, где преобладали работы авангардистов, стояла группа людей. Интеллектуалка в ярко-фиолетовом трикотаже, эмоционально размахивая руками, внушала что-то длинноволосому очкастому юнцу. Рядом с ними томная красавица ахматовского типа задумчиво обменивалась впечатлениями с одышливым толстяком, а стриженная под полубокс дама в длинном меховом жилете сосредоточенно делала какие-то пометки в каталоге, медленно перемещаясь от одного лота к другому…

Между гостей сновал смуглый красавец с клинообразной бородкой и повадками фата, который оказался распорядителем предаукционного показа.

– Как видите, «революционные» авангардисты твердо придерживались золотого эталона «трех эр» в живописи: «Рубенс, Рембрандт, Репин» с поправкой на идеологический монументализм. Признаюсь, некоторые их работы кажутся мне довольно интересными… Однако хороших авангардистских работ на продажу выставляется сейчас мало, поэтому галеристы пытаются ввести моду на «солнечный соцарт». Как вам, к примеру, эти оптимистичные сцены из общественных бань? – Волошин подвел ее к большому полотну, которое, казалось, источало дух распаренного березового веника. – По-моему, колоритно!