Вера Арье - Сердце мастера [litres]

В этот приезд они решили остановиться в непритязательном семейном отеле на севере Афин – в том самом квартале, где прошло ее детство.

За минувшие годы здесь ничего не изменилось: все так же на окраине пыльной дороги стояли грузовики с нагревшимися на солнце апельсинами, также пестрели бело-синие скатерки придорожных таверн, также скучали в тени на плетеных стульчиках загорелые деды, потягивая ледяной фраппе и перелистывая свежие газеты… А где-то вдалеке гудел призывно церковный колокол, заглушаемый звуком тарахтящего экскаватора и неразборчивыми криками рабочих…

Оставив вещи в номере, Оливия дошла пешком до того места, где они жили когда-то с мамой, отцом и бабушкой Софией. Их старого дома давно уже не было – он сгорел дотла во время одного из лесных пожаров. Землю продали, и на эти деньги мама устроила ее в пансион при известной хореографической школе в Париже – беззаботное карамельно-цитрусовое детство на этом закончилось.

После отъезда Оливии мама продолжала снимать квартирку в Афинах, преподавая в Академии танца имени Марьяниной. А на лето перебиралась к отцу на Корфу: тот с возрастом требовал все большего внимания, часто болел, страшно чудил и навещать Оливию в другой стране был уже не в состоянии.

Время от времени дочь бросала все дела и приезжала к родителям сама.

Однако Родиону в этот раз с трудом удалось выкроить время для греческих каникул: он лихорадочно дорабатывал свой материал о коррупции. Текст расследования совсем скоро должен был появиться на страницах «Мондьяль» – влиятельной французской газеты, в которой Родион когда-то начинал журналистскую карьеру. Тянуть с публикацией он не хотел: история с задержанием Рувэ и его обвинением в «сводничестве» была настолько беззастенчиво сфабрикована, что в любой момент могли возникнуть и новые препятствия. Каждая неделя промедления давала фигурантам лишний шанс подтасовать факты, расправиться со свидетелями и замести следы…

Но отказаться от совместной поездки в Грецию Родион, конечно же, не мог: они так сблизились за последнее время! Казалось, разлом, возникший между ними в прошедший год, стал затягиваться, как заживает неглубокий порез на молодом и сильном теле. Оливия догадывалась, что его стремление помочь ей в поисках «Итеи» продиктовано не честолюбием и не страстной любовью к искусству, а желанием восстановить баланс в их пошатнувшихся отношениях.

Родион, привыкший во всем быть на первых ролях, вдруг научился отступать, когда чувствовал, что кислорода в общем пространстве становится мало. При этом незримо он всегда оставался рядом…

И эта мысль ее согревала.

Уже в понедельник они собирались отправиться на Корфу, а на сегодня у них было запланировано одно очень важное дело.

Взяв на день в аренду «Фиат» легкомысленного ванильного цвета, они двинулись в путь.

К игрушечному городку, раскинувшемуся на северном побережье Коринфского канала, вела сквозь мохнатые холмы петляющая трасса. Машиной управляла Оливия – это была ее страна, ее дороги, ее язык… Здесь жизнь играла с ней в поддавки, и грех было этим не воспользоваться.

– Тебе удалось переговорить с риелторами или мы едем наудачу? – спросил ее Родион, опуская солнцезащитный козырек: палило сегодня нещадно. Из прямоугольного салонного зеркальца на него смотрели глаза человека, который в последнее время сильно недосыпал.

– Удалось. Пришлось соврать им, что мы заинтересованы в приобретении…

– Нас там встретят и все покажут?

– В доме идут работы, но мы сможем осмотреть его самостоятельно. Судя по настрою риелторов, они уже сами не верят, что смогут его продать. Слишком дорогой объект по нынешним временам… Да и место не самое популярное – это тебе не Корфу и не Миконос!

– А фамилию прежних владельцев ты выяснила?

– Увы, нет. Это же «коммерческая тайна»…

Родион перевел глаза на дорогу. Слева и справа безмятежно дремали зеленые барханы холмов, покрытых пузырчатой пеной какого-то мха или низкорослого кустарника. А за ними, сливаясь с горизонтом, вздымались хребты бурых гор, собранных в гигантские складки чьей-то всемогущей рукой.

Дрожащее от зноя небо выплескивало свет так яростно, что Родиону захотелось отвернуться. Он прикрыл глаза и, откинувшись на подголовник, молниеносно заснул, словно опьянев от этого жгучего южного сияния.

Вдруг машина резко дернулась и остановилась.

Медленно, шаг за шагом, к нему вернулось сознание: сначала донесся кисловато-ацетоновый запах свежей краски, потом послышался пронзительный напев сварочной машины, а вслед за ним – ласковый голос Оливии, приятно щекотнувший ухо:

– Просыпайся, милый… Приехали.

Родион выбрался из «Фиата» и огляделся.

У подножия горной гряды раскинулся жемчужно-белый приморский город. Чуть в стороне от него, на излете береговой дуги, располагалась крошечная бухта. В этом разломе между скал, утопая в сосново-ивовой зелени, стоял каменный дом безупречных пропорций. К нему вела единственная дорога, к обочине которой и прижался их запылившийся автомобиль.

Подъехав к вилле поближе, они заглушили мотор и по мощеной дорожке вошли в приотворенные ворота. На выстеленной терракотовой плиткой площадке возвышалось величественное строение с рыжей черепичной крышей и синими, в цвет неба, ставнями. К такой же синей входной двери вели основательные каменные ступени.

Перед виллой было припарковано несколько полуразвалившихся «пикапов», заляпанных краской. Видимо, они принадлежали бригаде рабочих.

Оливия нажала на дверной звонок… но дом остался немым и неподвижным.

– Неужели риелтор забыл предупредить о нашем визите, – вздохнула она обескураженно, обернувшись к Родиону.

Но того рядом с ней уже не было.

Он стоял на центральной аллее сада и что-то разглядывал.

Между исполинских стволов, густо увитых плющом, на мшистом постаменте сидел обнаженный мужчина с надменно вздернутым квадратным подбородком. Чуть поодаль, в кустах жимолости, соревновались двое брутальных атлетов. А в нескольких метрах от них, распахнув ледяные объятия, ждала своего победителя инфернальной красоты мраморная жрица.

Оливия двинулась дальше, отводя руками ветки буйно разросшихся миндальных деревьев. Сад напоминал какую-то уродливую пародию на французские парки с их правильной геометрией, симметричными аллеями, клумбами, фонтанами и изящными скульптурами.

В абсурдном мире Вебера выхолощенная, безупречная красота атлетичных тел каким-то странным образом сочеталась с хаотичностью дикого сада, чьи кривые аллеи пересекались в самых неожиданных местах и вновь разбегались в разные стороны. На дне полуразрушенных фонтанов темнели засохшие сосновые иглы, а на месте клумб желтели земляные насыпи с пожухшей травой.