Лорен Оливер - Сломанные вещи

Миа отодвигается от меня.

– Как бы то ни было, главное состоит в том, что Саммер все время держала эту тетрадь у себя. Если кто-то из нас двоих что-то сочинял, мы должны были отдавать написанное Саммер, чтобы получить ее одобрение. Если написанный кусок ей нравился, она вкладывала его в тетрадь.

Я сажусь на кровать Миа, не обращая внимания на то, как она хмурится, словно боится, что это придаст неприятный запах покрывалу. Вероятно, так оно и будет. От меня воняет.

– Саммер была одержима этим сиквелом. Она считала, что у нас, возможно, даже получится его опубликовать. Сейчас это кажется глупым. – Бледно-розовое покрывало на кровати Миа простегано нитками, образующими петли и завитки. В некоторых местах прошивка начала рваться, и я дергаю одну из торчащих ниток, жалея о том, что прошлое не похоже на эту простежку и что нельзя просто потянуть за ниточку, пока стеганый узор не разойдется и ты не сможешь начать все заново.

– Это вовсе не кажется глупым, – говорит Эбби. – Ведь Лавлорн – это все, что у вас имелось.

Она, конечно, попала в точку. Лавлорн действительно представлял собой все, что у нас имелось. Миа была самой умной из нас трех, а Саммер – самой красивой. Я же была общительной. Но по сути, все мы были одиночками. Остальные девочки ненавидели Саммер, обзывали шлюхой, писали на шкафчике всякие гадости, крали ее спортивную одежду и бросали в мусор или поливали кетчупом, как будто это менструальная кровь. Миа так боялась разговаривать на людях, что в течение многих лет не произносила ни слова, даже когда ее вызывали отвечать, и за это все время отправляли к директору как нарушительницу дисциплины. Она всю жизнь училась в одной и той же школе, но все равно почти никто в этой школе не знал, кто такая Миа Фергюсон. Единственным человеком, который был с ней добр и который мог заставить ее говорить, местный начинающий психопат, Оуэн Уолдмэн – и так продолжалось, пока не появилась Саммер. Как-то раз Миа сказала мне, что начала заниматься балетом именно потому, что не могла говорить вслух. Танец был для нее единственным способом коммуникации.

А я вечно попадала в неприятности с тех самых пор, как Уилл Хармон обозвал меня нищебродкой из трейлера, хотя мы жили вовсе не в трейлере, а в настоящем доме. Но он знал, что нам не хватает денег, и видел, как моя мать работает ночами на заправочной станции – это было до того, как она нашла работу в администрации больницы, той самой, где моя сестра сейчас проходит обучение в клинической ординатуре.

В начальной школе я дралась почти в каждом классе. Я просто не могла не выплескивать свой гнев, давая волю кулакам. А когда мальчишки стали слишком крупными, чтобы вступать с ними в драки, гнев поселился в моих голосовых связках, поэтому часто бранные слова, слетавшие с моих уст, словно вырывались помимо моей воли, сами собой.

Я ничего не могла с собой поделать. Когда я злюсь, все мое тело словно охватывает огонь. Оно горит, треща и разбрасывая искры. И тогда мне кажется, будто пылает весь мир.

Но, сойдясь на почве игры в Лавлорн, мы отлично подошли друг другу, и каждая из нас получила свою роль. Саммер была принцессой, прекрасной и непонятой. Миа была самой хорошей из нас трех, милой сестрой, голосом разума. А я была их мечом, их рыцарем, гордой защитницей чести.

– В феврале того года, когда погибла Саммер, я взяла у нее несколько страниц. – Миа отводит взгляд, кусая нижнюю губу, словно опасается, что я начну ей выговаривать. – Мы спорили из-за одной сцены…

– Из-за какой сцены? – невольно спрашиваю я.

– Из-за сцены турнира, – отвечает она. – Мы спорили о том, должен ли Грегор победить в своей схватке с великаншей. Саммер считала, что убить великаншу и спасти жизнь Грегора должен Фантом. Но я… ну, пусть это звучит глупо, но я хотела, чтобы Грегор заслужил хоть толику уважения, вы меня понимаете?

Пока она говорит это, я словно проваливаюсь в яму и приземляюсь в седьмом классе, когда мы втроем сидели в этой самой комнате и спорили о том, что Джорджия сделала, а чего не сумела сделать в первоначальной книге, о том, почему она пустила всю книгу псу под хвост, закончив ее именно таким образом или же вовсе не закончив, и о том, как сделать наш сиквел даже лучше, чем оригинал.

– Думаю, я просто разозлилась из-за того, что все всегда решала Саммер. К тому же Грегор – один из самых удачных персонажей, – говорит Миа, поворачиваясь к Эбби, а та ищет поддержки у меня.

– Это верно, – подтверждаю я. – Хотя моим любимцем всегда был Ферт. Это кентавр, – поясняю я, когда Эбби устремляет на меня вопросительный взгляд. – В конце первой книги он ездит по Лавлорну, поднимая всех на борьбу за изгнание Фантома. Он бунтарь.

Впервые за весь этот день Миа улыбается мне. У нее чудесная улыбка, преображающая ее лицо.

– Ферт тоже очень хорош, – соглашается она. – В общем, как я уже говорила, я забрала у нее несколько страниц. Я собиралась внести кое-какую редакторскую правку, чтобы потом вернуть их ей.

– Но ты этого не сделала.

Улыбка на лице Миа гаснет.

– У меня просто не было такой возможности. Два дня спустя Саммер объявила нам, что не хочет больше играть. С тех пор она больше не возвращалась в Лавлорн, во всяком случае, не с нами. До того самого дня…

– А что произошло в тот день? – спрашивает Эбби, снова поправляя на носу очки. – Я хочу сказать, что произошло на самом деле?

– Ой, да брось ты, – бешусь я. – Не говори, будто не посмотрела информацию в Интернете.

– Нет, не посмотрела, – отвечает она таким искренним тоном, что я сразу же начинаю чувствовать себя виноватой. – И вообще я спрашиваю вовсе не о том, что появляется в Сети. Разве вам никто не говорил, что нельзя верить всему, что можно прочитать в Интернете?

– Давай не будем говорить об этом сегодня, Эбби, хорошо? – Миа обнимает руками колени, и вид у нее вдруг делается совсем усталый. – Мы объясним тебе все в какой-нибудь другой день.

Эбби тут же вскидывает обе руки, будто говоря: я всего лишь пытаюсь помочь.

– Ну хорошо, Миа. – Я встаю с кровати и сажусь рядом с ней на пол. – Давай посмотрим, что у тебя есть.

Она показывает три страницы, аккуратно исписанные почерком Саммер. И я сразу же понимаю, что она имела в виду, когда сказала, что Саммер кто-то помогал. На страницах нет ни единой ошибки, ни одного зачеркнутого или хоть сколько-нибудь измененного слова. Впечатление такое, будто Саммер списала этот текст у кого-то еще. Почему я не разглядела этого раньше?

Эбби тоже наклоняется над листками, оказываясь рядом со мной, и меня застает врасплох ее неожиданная близость и исходящий от нее аромат лаванды.

– Хорошо, объясните мне, что это значит, – просит она. – О чем именно я читаю? Что значит весь этот текст про амфитеатр?