Лорен Оливер - Сломанные вещи

К счастью, как раз в этот момент Миа находит то, что искала, и вылезает на свет божий, держа в руках толстый пыльный фотоальбом. Я узнаю его сразу. Это ее Дневник Заучки. Миа собирала все свои написанные на «отлично» контрольные, все хвалебные отчеты об успеваемости, все удавшиеся работы по искусству и все эссе, получившие оценку А+ еще с того времени, когда ходила в детский сад. Все это оказывалось в ее Дневнике Заучки.

То есть так было раньше. Судя по покрывающему обложку альбома толстому слою пыли, она бросила вести летопись своих достижений. Почему-то мне от этого становится грустно.

– Уверяю вас, ответ в самой книге, – говорит Миа. – В книге и в том, что мы написали потом, в «Возвращении в Лавлорн».

– Так значит, вы написали сиквел? – Эбби явно впечатлена. Интересно, насколько хорошо ей известно содержание книги самой Джорджии Уэллс. Как это ни странно, я снова ощущаю укол зависти – Миа стольким делится с Эбби. У Миа есть кто-то, с кем можно делиться всем.

– Это фанфик. В основном его писала Саммер, – говорит Миа и тут же поправляется: – Вернее, так думали мы. Но теперь я думаю, что ей кто-то помогал.

– Точно. Тот же самый человек, который оклеил сарай обоями. Тот, который хотел превратить Лавлорн в реальность. – Эбби хмурится, дергая себя за челку, прямую, густую, как у какой-нибудь девицы из пятидесятых годов. – Фантом.

– Фантом… – повторяет Миа, кусая по своему обыкновению нижнюю губу. Она поворачивается ко мне. – Знаешь, в этом что-то есть. Надо об этом подумать. Саммер была одержима Фантомом. Именно поэтому и хотела написать сиквел. Чтобы рассказать историю Фантома.

– И чтобы исправить концовку первоначальной книги, – добавляю я.

– И чтобы исправить концовку первоначальной книги, – соглашается Миа.

– Но почему? – спрашивает Эбби. – Что не так с этой концовкой?

– А то, что она не закончена, – поясняю я. – Книга обрывается на середине предложения. Дичь какая-то. Впечатление такое, будто Уэллс писала, писала, и вдруг кто-то пришел и отрубил ей голову.

Миа бросает на меня взгляд, как бы говоря глазами: давай оставим эту тему.

– Я хочу сказать, что Саммер боялась Фантома. Поэтому и хотела принести ему жертву. Дать ему нечто такое, что его ублажит, – поясняет она, поворачиваясь к Эбби. – Какой-то дар. Саммер считала, что это заставит Фантома держаться подальше.

Когда Миа смотрит на меня, внезапно всплывает воспоминание о том дне – о том, как мы взобрались по холму на длинное поле, как увидели Саммер, которая стояла, одетая в платье, едва доходившее ей до колен, и прижимала к груди то, что нам показалось какой-то тряпкой.

– Если в реальной жизни кто-то вызывал у нее страх и она не знала, как еще это выразить… – говорит Эбби и замолкает.

Я пытаюсь понять, что это может значить. И мой мозг раз за разом отчаянно отбивается от единственного очевидного вывода. Возможно, мне так хорошо удается отрицать очевидное, потому что я столько времени провела среди наркоманов. Первый этап – это признать, что у тебя есть проблема.

– Ты полагаешь, что убийца помогал ей писать продолжение «Пути в Лавлорн», – наконец выдавливаю из себя я, и это утверждение, а не вопрос. – И думаешь, что они оставили… зацепки.

– Это возможно, – говорит Эбби, большим пальцем подталкивая вверх очки на переносице. – Писатели неосознанно вписывают в свои произведения себя самих. Придуманные ими ландшафты – это часто трансформация мест, которые они хорошо знают. Точно так же, представляя себе инопланетян, мы невольно рисуем их в своем воображении похожими на людей. Психологи называют это «переносом».

– Спасибо тебе, Википедия.

– Это не просто возможно, а вероятно , – подытоживает Миа. – Подумайте сами. Работая над фанфиком, мы все время черпали вдохновение в образах реальных людей. Ведь именно так мы придумали Великана-людоеда. Ты хотела вписать в повествование мистера Дадли после того, как он застукал тебя за подсказкой.

– Я не подсказывала , – возмущаюсь я. – Я говорила Кайлу Хеннингу, чтобы он перестал нарочно дышать мне в шею.

– Как скажешь. – Миа закатывает глаза. – Кто-то оклеил сарай обоями. Кто-то сделал из него клуб. А потом кто-то уничтожил все это за одну ночь. Мы это не придумали. Это реальность. – Она сцепляет руки на коленях, и тут я понимаю, что ей необходимо, чтобы это было правдой. Ей нужно не только доказать, что она невиновна, но и узнать, кто виновен, и доказать его вину.

Возможно, это нужно и мне. Чтобы оставить прошлое позади и пойти дальше. Чтобы стать свободной.

Вот что еще говорится на одной из табличек в реабилитационном центре «Перекресток»: «Иди сам, или тебя потащат насильно».

– Ладно, согласна, – говорю я, и Миа шумно выдыхает, точно долго задерживала дыхание. – Согласна, – повторяю я. – Но даже если в тексте фанфика и впрямь содержатся зацепки, то какая нам от этого может быть польза? Ты же слышала, что сказал мистер Болл. Он выбросил в мусор все, что принадлежало Саммер, после того как полицейские забрали необходимые улики. Ничего не осталось.

Миа качает головой. Ее глаза загораются. На секунду мне кажется, что сейчас она улыбнется.

– Вовсе нет, – говорит она. Она сидит на полу по-турецки, кладет тяжелый альбом себе на колени и начинает листать его. – Саммер не давала нам держать при себе «Возвращение в Лавлорн», – объясняет она Эбби. – Она всегда желала быть единственной. Экземпляр рукописи был только один, это тетрадь со множеством страниц-вкладышей, на некоторых из них текст напечатан, на других написан от руки.

– Ничего себе. – Эбби морщит носик, глядя, как Миа листает покоробившиеся страницы альбома с прикрепленными к ним старыми внеплановыми контрольными, выполненными на «отлично», работами, обклеенными множеством стикеров. – Это так старомодно.

– Первая книга о Лавлорне была написана от руки в начале 1960-х годов, – говорит Миа. – Саммер считала, что писать от руки – это более аутентично. Кроме того, ей приходилось делить компьютер со своей патронатной семьей, а они вечно за ней следили.

– Она считала, что они даже научили кота читать, – добавляю я и тут же жалею о своих словах, потому что Миа вздрагивает.

Она говорит уже более тихо:

– Она хотела, чтобы Лавлорн оставался только нашим достоянием. Она хотела, чтобы он принадлежал нам.

– Во всяком случае, так считали мы, – поправляю ее я. И едва не добавляю: Но Оуэн знал. Миа все ему рассказала. Он знал, что мы любим играть в Лавлорн. Но я не говорю этого вслух. Его имя висит в воздухе между нами, словно неловкость из-за произнесенного кем-то грубого замечания. Мы не забываем о нем никогда, его имя незримо присутствует в нашем сознании, вплетаясь в ту тайну, которой покрыто и само убийство, и все то, чего мы еще не знаем.