Лорен Оливер - Сломанные вещи

– Стало быть, твоя мать здесь преподает? – Бринн наклоняется, облокотившись на спинку одного из передних сидений. От нее пахнет моим шампунем. Прежде чем мы вышли сегодня из дома, она настояла на том, чтобы принять душ и переодеться, хотя и снова нацепила на себя те же самые потрепанные джинсы в облипку. Но на этот раз она хотя бы надела свежую футболку, черную, с надписью «Годзилла грядет», сделанной серебристыми буквами самого зловещего вида. Бринн, как всегда, имеет непринужденный вид, и не просто непринужденный, а такой, будто сама идея о том, что человеку нужно напрягаться, была придумана для других людей, куда менее крутых, чем она. Для таких людей, как я.

– Ага. Музыка, – говорит Эбби. Она набирает что-то на своем смартфоне, потом отвлекается. – Кстати, с Лилиан Хардинг мне не повезло.

– С кем, с кем? – уточняет Бринн.

– С Лилиан Хардинг. Помните тот мундштук для двойной валторны, который мы нашли в сарае? Я погуглила Лилиан Хардести, которая жила в Твин-Лейкс, Вермонт, и могла быть связана с убийством Саммер. Впрочем, это жалкая попытка, имеющая мало шансов на успех. Давайте остановимся здесь.

На траве перед входом на стадион для игры в американский футбол рядом со скамейками для пикников толпится собирающийся пуститься в путь марширующий оркестр, состоящий из сорока музыкантов в возрасте от восьми до восьмидесяти лет. Все они гудят, дудят, играют в барабаны, причем у каждого из них свой ритм. Когда мы выходим из машины, Бринн затыкает уши.

Мы идем по траве ко входу на стадион, обходя шумную толпу. Я инстинктивно опускаю голову, как всегда делаю на людях, и замечаю, что Бринн натягивает на голову капюшон толстовки. Только Эбби выглядит раскованно и шагает себе, шурша юбкой, напевая под нос, как будто какофония звуков настраиваемых инструментов – это самая обычная музыка. Я же не слышу в ней никакого ритма, и балерины перед моим внутренним взором беспорядочно дергаются и корчатся в судорогах.

Мы проходим на стадион – здесь какофония уже немного приглушена. Трава на поле ярко-зеленая и аккуратно подстрижена. Фиолетово-желтые флаги, на некоторых из них изображена рассерженная оса, эмблема Объединенной школы Твин-Лейкс, либо вяло висят на флагштоках, либо были сброшены сильным ветром в грязь.

– Итак, – Бринн снимает солнечные очки, – напомните мне, что мы здесь ищем?

Я не обращаю на нее внимания.

– Фиолетово-желтый, – говорю я, показывая на флаги. – В книге Грегор выступает на турнире именно под этими цветами – фиолетовым и желтым.

– Значит, Саммер действительно писала об этом стадионе, – подтверждает Бринн. – Но мы это уже знали. Мы вообще писали о многих реальных местах.

Мы проходим мимо пустых трибун. Я пытаюсь представить себе, что увидела здесь Саммер, что могло остаться в ее памяти. Ученики старшей школы в защитной форме, двигающиеся в определенном порядке. Девушки из групп поддержки, выкрикивающие кричалки, топающие в такт, делающие на траве сальто назад. Болельщики, орущие на трибунах. Имеет ли что-либо из этого значение? Связано ли это каким-либо образом с тем, что произошло с Саммер?

Проходит двадцать минут, и терпение Бринн иссякает.

– Все это глупость, – говорит она. – Чем именно мы должны здесь заниматься – общаться с духами девушек из групп поддержки, которые давно умерли?

Даже Эбби вынуждена признать, что Бринн права. Здесь ничего нет, никаких давних голосов, которые могли бы нашептать нам секреты. Только непрерывные писк и гудение духовых инструментов и доносящиеся издалека крики собирающихся вместе участников шествия, всех этих сотен людей, живущих настоящим, наслаждающихся сегодняшним днем под ярким светом солнца.

– Барабаны должны находиться тут. Нет, с другой стороны скамейки для пикников. Дэнни, ты меня слушаешь?

Какая-та женщина пытается построить марширующий оркестр и навести в нем порядок, но это плохо удается. Один из мальчиков помладше бегает вокруг, зажав свою флейту между ноги, и хохочет как безумный.

– Дэнни, перестань!

Когда женщина поворачивается, чтобы наорать на мальчика и убирает с глаз кучерявые светлые волосы, я останавливаюсь. Это наша старая учительница по «основам безопасной жизнедеятельности», и – тут я едва удерживаюсь от смеха – она по-прежнему носит тот же самый ужасный фиолетовый кардиган.

Бринн узнает ее одновременно со мной.

– Вот это да, – удивленно говорит она, – да ведь это мисс Грей.

Каким-то чудом она слышит свое имя, несмотря на шум. А может быть, ее взгляд случайно падает на нас. На долю секунды на лице женщины отражается шок, однако она почти сразу же начинает двигаться в нашу сторону, протягивая к нам обе руки – правда, не дойдя до нас нескольких футов, она останавливается и не делает попытки преодолеть оставшееся расстояние.

– Глазам своим не верю, – произносит она. И, опустив руки, хлопает себя по бедрам. – Неужели это вы? Вы обе.

– Значит, вы нас помните, – говорю я. Это звучит глупо, потому что и без того очевидно, что так оно и есть. По какой-то непонятной причине я чувствую в ее присутствии некую робость. Некую неловкость. Она явно по-настоящему рада видеть и меня, и Бринн.

– Разумеется, я вас помню, – все тем же мягким, нежным голосом отвечает она. Бринн и Саммер всегда давились от смеха, когда она своим напевным голоском произносила такие слова, как «сифилис» или «противозачаточная диафрагма». – Миа и Бринн… – Мисс Грей качает головой. – Что вы здесь делаете?

Я не могу придумать никакой отмазки. К счастью, в разговор вступает Эбби.

– Мы просто пришли посмотреть на начало шествия. Кстати, по-моему, тот мальчик пытается засунуть голову в раструб тромбона.

Мисс Грей сразу же разворачивается на месте.

– Тайлер, пожалуйста, перестань, – рявкает она, потом снова поворачивается к нам лицом. – Город искал волонтеров. Сама не знаю, зачем я согласилась. Наверное, потому что когда-то мне доводилось преподавать музыку. – За толстыми стеклами очков ее глаза кажутся огромными. – Но скажите, как у вас дела? Я много о вас думала. И гадала…

Она замолкает, не закончив предложения.

Я гадала, что с вами сталось.

Я гадала, смогли ли вы выжить. И если да, то как.

– У нас все в порядке. – Для того чтобы научиться лгать, как и для многих других вещей, просто нужна практика. Со временем к этому привыкаешь. – Собственно говоря, – выпаливаю я прежде, чем успеваю подумать и определить, удачная ли это идея, потому что от мысли о Саммер – о прекрасной Саммер, о балерине, застывшей, подняв руки в самом центре сцены к круге света, льющегося от софитов, и самой излучающей свет, мою грудь сжимает боль, – мы сейчас выполняем в школе внеаудиторную исследовательскую работу, и ее тема – Саммер. Саммер Маркс.