Андрей Звонков - Невидимка. Фельдшер скорой – агент уголовного розыска

— Какую? Опера?

— Нет, — Москвичов вел машину, — вы Иван зачислены в институт и будете учиться на специалиста по рекламе. Но подробности потом.

— Чем дальше, тем чудесатее и чудесатее, — процитировал Иван Алису из сказки Люиса Кэррола, — а собственное желание уже не учитывается?

— В космос все равно не пустят, — пошутил Москвичов, — а Родине послужить можно и под моим началом. Или вы против этого?

— Что с ЮАНом? — спросил Иван. — Меня не будут искать?

— С ЮАНом все хорошо, отоспался и стучит как дятел, но не мне, а в контору, он же в их разработке.

— А вы знали? — Иван понял, что «конторой» полковник называет ФСБ.

— Нет, пока они не решили тебя прикрыть. Чисто работают.

— Мне тоже понравилось, — Иван вспомнил, как обошелся Сашка Линдер с половыми принадлежностями заведующего, — и люди там душевные. Так значит, теперь на меня нет охоты?

Москвичов промолчал, и в этом молчании Иван почувствовал неуверенность.

— Меня опять хотите использовать как живца?

— Нет, — ответил Москвичов, — такого плана у меня нет. До октября ты уедешь в лагерь на сборы. Вспомнишь спорт и немного подучишься разбирать и собирать оружие. А с начала учебного года — за парту!

Иван молча переваривал новый массив информации.

— Да, и еще, — продолжил Москвичов, останавливаясь невдалеке от Иванова дома, — агента «Кислород» больше нет, погиб в бою, пал смертью храбрых. Награжден посмертно.

— В боевиках при этих словах герою стреляют в голову, — сказал Иван, ибо нет человека — нет и проблемы.

— Для тебя еще пуля не отлита, — Москвичов открыл багажник и вышел из машины, — забирай свои вещички, Беляков привез. К Шкребке можешь съездить, она весь телефон на подстанции оборвала, больше за тебя волнуется, чем ты за нее. Но не рассказывай ничего. Основная версия — бандиты сами друг друга перестреляли. После той кучи трупов у Ма Бейкер подстанция гудит. Считают, что ты вообще в Москва — реке кормишь рыбу. Разубеждать их не советую. Но Люсю навести, разрешаю. Скажешь, что уезжаешь из Москвы и может быть из страны. Куда — неважно.

— Со скорой увольняться? — Иван закинул сумку на плечо.

— Сами оформим, заочно. Ты теперь без вести пропавший. Сейчас у нас пятница, в понедельник жду у себя, вещей много не бери, только самое нужное, матери скажи, что меняешь работу, не больше. Ну и про командировку.

— А где у вас?

— А, ты же не знаешь. Рождественский монастырь, там у меня временный отдел. Как зайдешь на территорию, налево, увидишь крыльцо.

— Про тестя маме что сказать и про Оксану?

— А ничего пока не говори. Ты ничего не видел и не знаешь. А когда спросит, чего-нибудь придумаешь. С Оксаной будешь разводиться?

— Если приедет — поговорим. Думаю, да.

— Не приедет она, Иван. — Москвичов захлопнул багажник, — и не собиралась, пока папаша не позовет. А он уже не позовет. Вот что, в понедельник ты все узнаешь, а пока отдыхай и набирайся сил. Машину свою не бери. Потом другую купишь. Ну, все. Иди!

Москвичов уехал, а Иван направился к дому.

До него вдруг дошло, что машину его будет искать «семья», которая заказала ЮАНу убийство или посадку Ивана в тюрьму. Машина — опасный объект. Москвичов прав. «Поэтому и хочет меня спрятать на некоторое время». — осенила мысль.

Ночь и тишина. В переулке никого, светили редкие фонари, и только над двойными массивными дверями церкви Петра и Павла горела лампочка, освещая икону. Дверь приоткрылась, вышла, пятясь, женщина и трижды с поклонами перекрестилась, она прошла мимо Ивана, и того окутала волна сладковатого запаха ладана. Запах этот показался Ивану одуряюще прекрасным.

В голове его что-то щелкнуло, словно бы снова перемещая в иную реальность, он дернул ручку притвора и шагнул внутрь храма. Ему навстречу из полумрака выступил пожилой священник в сером одеянии. Он перед тем, как увидал замершего Ивана, который не мог сделать дальше ни шага, обходил храм.

— Что вам, молодой человек? Служба закончилась.

Иван молчал, не решаясь хоть что-то сказать, и священник подошел к нему вплотную, прихватив свечу с канона, посветил вошедшему в лицо.

— Что-то случилось? — он ждал ответа, не торопил.

— Да! — сказал Иван, — Понимаете… окрестите меня, пожалуйста.

Священник развел руками, показывая, что храм пуст, нет ни хора, ни клира, ни причта… но вдруг, что-то почувствовал в состоянии Ивана. Сделал слабую попытку перенести обряд на более подходящее время и предложил:

— Может быть, завтра утром придете?

— Мне очень надо, — упрямо повторил Иван, — понимаете, очень надо сейчас. Вы можете выслушать меня? Так, чтобы никому.

Священник, который очень хорошо помнил советское время и ценность каждого, кто тогда обращался с подобной просьбой, запер двери церкви и поманил Ивана за собой. Он, конечно, мог бы сейчас проявить принципиальность и твердость, теперь иные времена. Теперь вера это модно. Даже бывшие члены ЦК стоят на пасхальных богослужениях со свечками в руках и истово крестятся, будто бы и в самом деле вмиг из ярых атеистов стали вдруг верующими. Но их-то коньюнктурную натуру скрыть было невозможно. А этот молодой человек принес настоящую боль в глазах. Поэтому священник не нашел в себе сил отказать в такой поспешности и настоять на соблюдении всех правил. Через оглашение и торжественный обряд в один из воскресных дней. Он смиренно ответил:

— Могу. Конечно, могу. Но почему так срочно?

— Я слово дал, — серьезно ответил Иван.

— Кому? — улыбнулся священник, облачаясь. — Крещение, это обряд серьезный, жизнь начинается, по сути, с именно этого мгновения, с этого дня. Может быть, еще подумаете, определитесь?

— Я Богу обещал. О чем еще думать?

— Вы хотели исповедоваться? — священник стоял перед Иваном, готовый слушать его столько, сколько понадобится.

Иван очнулся и, не открывая глаз, прислушался, пытаясь по характеру звуков понять, где он и кто рядом? Второй раз в жизни его напоили до такого состояния. Организм как-то справился с похмельем, и голова не болела, только стала ужасно пустой. Он ничего не помнил.

Он слышал дыхание, шаги, какие-то шорохи и невнятные голоса. Вторая мысль — он лежит и он проснулся. Прислушался к ощущениям. Ничего нигде не болит, но в голове какая-то странная легкость. Мысли скачут так, будто им там в голове свободно. Не за что ухватится. Но надо. Надо найти то последнее в памяти, что он может вспомнить.

Мама! Да, мама, она встретила его после крещения. Встретила, увидела алюминиевый крестик на шнурке и расплакалась. Он ее успокаивал. Он сразу ничего не стал рассказывать. Да и зачем? Все и так ясно.