Елена Михалкова - Самая хитрая рыба

При этом сам он оставался спокоен. Так спокоен командир перед сражением, не желающий нервировать своих людей.

Илья сначала пытался что-то сделать, воззвать к разуму своих приятелей. Но момент был упущен. Мансуров захватил инициативу; теперь он дирижировал оркестром. Шаповалов издавал фальшивую ноту, и музыканты лишь из вежливости старались не морщиться, слушая его.

Известие о том, что кировские идут на нестеровских, распространилось быстрее, чем пожар в сухом лесу. По дворам сновали мелкие пацаны, вчерашние детсадовцы, а ныне – шпионы и соглядатаи. Они приносили вести, которые с каждой минутой становились все тревожнее. «У Королева банда!» «Они позвали пэтэушников с Фурманова!» «У них лоси здоровые, младше восемнадцати никого нет!»

Два района – Кировский и Нестерова – гудели как ульи. Темнело, и в холодающем воздухе то тут, то там вспыхивали одновременно зажженные сигареты – словно разгорались невидимые костры войны.

«В девять!» – В девять! В девять! В девять! – эхом разнеслось над дворами.

Время было назначено.

Теперь все происходило как будто бы само, словно от неосторожного толчка поезд покатился по рельсам, набирая скорость, но ни машиниста, ни пассажиров в нем уже не было. Шаповалов не был трусом. Он сам охотно ввязывался в драки, а выбитый зуб никогда не считал проблемой. Но сейчас бессмысленность происходящего приводила его в смятение.

Самое главное: правда была не на их стороне. И он это остро ощущал.

Кроме него только один человек не радовался происходящему. Петя Дидовец ходил бледный, и на лице его было написано, что он мог бы многое отдал, чтобы слезть с баррикад. Он даже обратился с воззванием к парням, обсуждавшим тактику боя: «Да ну его… Бог с ними, народ! Пусть живут…», – но его похлопали по плечу и заверили, что будут мстить за него как за родного брата.

К половине восьмого у кировских набралось четыре десятка бойцов. К нестеровским, по слухам, присоединилось не меньше пятидесяти.

– Скоро начнется, – чужим голосом сказал Дидовец. Он сел на бордюр возле Ильи и уткнул лицо в ладони. – Черт меня дернул… с этой Миленой!..

– Все, Петька, ты теперь знамя полка и его же сын.

– Издеваешься? Давай-давай, шути! А что я мог сделать?

– Мог Королеву за задницу не хватать, – предположил Шаповалов, но взглянул на несчастное лицо Дидовца и махнул рукой: – Ладно, извини!

Петька потрогал скулу.

– Болит. Надо было сразу холодное приложить. Они там все смотрят сквозь меня, как будто я пустой полиэтиленовый пакет. Или даже хуже: каждый кладет внутрь то, что ему хочется.

Голос Мансурова перекрыл общий гомон:

– Так, слушайте все! Или мы их, или они нас! Лежачего не бить! Кто в стороне стоит, того не трогать! Малолеток не гасим! Уступим нестеровским – нас будут гонять, как крыс!

– Он ведь даже не из нашего района, – тихо сказал Илья.

– Уроды должны понять: тронешь нашего – за него пойдут все! Так?

– Так! – проревели в толпе.

– Наших не трожь! Так?

– Так!

– Ударили – не смотрите, что урод будет делать, сразу бейте второй раз. И третий! Так?

– Так!

– Вперед!

Шаповалов поднялся, отряхнул джинсы. Он до последнего не был уверен, что примет участие в этом безумии, но теперь сомнения отпали. Все его приятели, все знакомые, с которыми он гонял мяч, воровал яблоки, шел «за компанию» из школы, покуривал за гаражами, здоровался с их отцами и бабушками, – все были здесь. Красные морды, выдвинутые вперед челюсти, сжатые кулаки. Если он сейчас развернется и уйдет, станет изгоем.

Когда дерутся все, ты дерешься вместе со всеми.

Нестеровские уже ждали. Илье показалось, их группа многочисленнее, но потом он понял, что они просто стоят, рассредоточившись. Опускающаяся темнота съедала лица. Он никого не узнавал.

Все одновременно замедлили бег. Секунду ему казалось, что все еще можно остановить, но тут над ухом кто-то дико заорал: «Бей козлов!» – и началось.

Вопли, крики, стоны, короткий хруст ломающегося носа, чавканье ударов… В сумерках Шаповалов пару раз врезал кому-то из своих. Нестеровские были старше. Но у кировских был Мансуров.

Увидев, как дерется Антон, Шаповалов сразу решил, что истории о гуманных порядках в детдоме – сказочка для дураков. Мансуров бился так, как не учат на секции вольной борьбы: таким умением можно овладеть в единственном месте – в уличной драке.

Дидовца сразу оттеснили в сторону, и Шаповалов потерял его из виду. А Белоусов держался рядом с Антоном, плечом к плечу. Илью коротко кольнула зависть. Он-то был один в этой бессмысленной сваре. Возле него пыхтели, схватившись, двое врагов; по соседству яростно пинали скулящего беднягу, забыв о запрете бить упавших. Откуда-то издалека донесся отчаянный женский вопль.

Своему противнику Шаповалов врезал под дых, увернулся и налетел на второго. Он бил. Его били. Кто-то пнул его сзади под колени; он упал, но ухитрился вскочить.

Нестеровские одерживали победу. В глубине души Илья надеялся, что кто-нибудь из местных вызовет милицию: это дало бы возможность обеим сторонам отступить без потери лица. Честь Дидовца (господи! честь Дидовца!) была бы защищена, дерущиеся разбежались бы в уверенности, что если б не вмешательство людей в форме, победа была бы за ними.

Но спасительная сирена все не звучала.

И тут из темноты возник этот парень. Он вырос слева от Шаповалова: краем глаза Илья уловил движение громоздкой фигуры, возвышавшейся над всеми, точно маяк над бушующим морем. Верзила пробивался в самую гущу схватки. Еще не понимая, чего тот хочет, Шаповалов инстинктивно почувствовал, что его нужно задержать, что если эта громадина прорвется, случится что-то очень плохое, гораздо худшее, чем потасовка стенка на стенку.

Он отшвырнул своего противника и выпрямился. Глаза заливал пот, но Илья рассмотрел, что там, куда направляется верзила, суетится и нелепо машет кулаками Дидовец.

А потом он увидел в руках парня монтировку.

Неписанное правило любого махача гласило: никакого оружия. Только кулаки. Кастеты, розочки из горлышек пивных бутылок, кирпичи и прочая дрянь – это для футбольных фанов. В честном пацанском месилове это табу.

На парня с монтировкой упал свет фонаря. Шаповалов рассмотрел его и ужаснулся. На огромном вытянутом теле сидела маленькая уродливая голова динозавра. Челюсть отвисшая – не челюсть, а ковш экскаватора, и глаза как просверленные в черепе дырки. «Они привели с собой психа из дурки!» Из дурки или нет, но псих точно знал, что он хочет, и Шаповалов теперь знал тоже. Он воочию увидел, как монтировка опускается на макушку Дидовца.

– Петька! – заорал Илья и кинулся в свалку.

На стороне верзилы была физическая сила. На стороне Шаповалова – опыт уличных драк. Он перепрыгнул через чье-то скрючившееся тело, врезался в кучу, из которой непонимающе вытаращился Петька, и толкнул Дидовца в плечо. Петька накренился, но не упал, а несколько секунд стоял, покачиваясь, точно большая неваляшка. Второй удар свалил его с ног.