Елена Михалкова - Самая хитрая рыба

Каплю уронить на бусинку. Каплю побольше – на одуванчиковый «парашютик». Жаль, у меня нет засушенных цветов! Однажды дедушка смастерил для меня кулон с лепестком розы. С тех пор я повидала много украшений, но среди них не было ни одного прекраснее того кулона.

Смола быстро отвердевала. Я сидела на каком-то ящике, подставив лицо солнцу, и чувствовала себя на удивление хорошо.

Когда капельки застыли окончательно, мне пригодилась пилка. Пришлось повозиться, чтобы обточить их, но в конце концов я с удовлетворением оглядела результат своей работы.

На то, чтобы скрыть все следы, ушло пятнадцать минут. В воздухе, правда, висел запах эпоксидной смолы, но я надеялась, что к возвращению Мансуровых он исчезнет.

Я успела пройти по саду. То, что мне требовалось, нашлось под корнями можжевельника: леукобриум – пушистый влажный мох, стебли которого похожи на крохотные елочки.

Ночью я бесшумно спустилась вниз, зашла в детскую. В комнате горел ночник. Бог ты мой, какое измученное личико было у ребенка даже во сне! Она с силой прижимала к себе старого игрушечного медведя – я слышала, как Лиза называла его Косей. Я постояла, глядя на бледную заплаканную девочку, положила свой подарок возле подушки и исчезла.

Хотелось бы мне видеть, как она нашла его. Как открыла утром глаза, повернула голову и заметила маленький голубой сундучок; как присела на постели, откинула крышку… Воскликнула ли она, увидев на ярко-зеленой подложке из мха прозрачный шарик с пухом одуванчика, волшебный шарик? Я знаю только, что она не позвала мать.

И еще я знаю, что утром она пела. Да что там – горланила вовсю и носилась по дому, смеясь! Наташа так удивилась, что померила ей температуру.

У меня еще пять сундучков. Еще пять подарков для Лизы от фей, благодарных за лакомства, оставленные в тайниках. Неоспоримо живых фей!

Пусть только кто-нибудь попробует их убить.

А рефьево

Лето 1956

– Идем, идем, веселые подруги! Страна, как мать, зовет и любит нас! Везде нужны заботливые руки и наш хозяйский теплый женский глаз!

Позавчера я так накупалась в пруду Лагранских, что охрипла на сутки. Бабушка решила, что причина – в мороженом.

– Две недели без десерта!

А я даже толком не смогла бросить в ответ с великолепным равнодушием: «Ну и пожалуйста, сами ешьте ваш пломбир!»

Зато на следующий день по радио объявили прогноз погоды: жара, жара до конца лета, а то и до середины сентября! От радости ко мне вернулся голос. Ур-раааа!

– Что ты вопишь как оглашенная? – ворчит бабушка. – Все посохло, земля как в пустыне, ничего не растет…

Это правда. Земля местами – точно ребенок в диатезной корке, красная и расчесанная до трещин.

Ох, бабушка, думаю я, это для тебя ничего не растет. А в моем подводном царстве вода все зеленее, водоросли все ярче, изумрудное их дыхание овевает меня, когда я плыву, и кувшинка сияет над моей головой подобно короне.

Жара до конца лета! Значит, я по-прежнему хозяйка зачарованного озера.

В моем сознании они стали неразрывны, пруд и Лелина комната. Они преображают меня.

За последние недели мое тело изменилось. Руки не висят палочками-веточками, они гибкие и сильные, точно змеи. На это обратил внимание дедушка. Если бабушку мне ничего не стоит провести, то с дедушкой куда сложнее.

– Анюта, ты что, купаешься в реке?

– С чего ты взял?

Надеюсь, я не покраснела. Но подозрение насчет реки всерьез меня обидело. Мне строго-настрого запрещено ходить одной на пляж, а я послушная девочка и не нарушаю бабушкиных распоряжений. Вот насчет соседского пруда она ничего не говорила.

– У тебя мышцы, мой дорогой! – Дед с силой сжимает мое плечо, и я пищу. – Ты приехала сюда тощим цыпленком, а что сейчас? И ножки у тебя стали крепкие, спортивные. Такая фигура развивается от плавания.

– На реке я не бываю! – С видом оскорбленной добродетели заявляю я. – Даю пионерское слово! Хочешь, поклянусь на галстуке?

В этом апреле почти весь наш класс приняли в пионеры. Я целую ночь учила слова, шептала в подушку: «Горячо любить свою родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия…» – и, разумеется, на пионерской линейке все забыла. Гипсовый Ильич смотрел на меня с холодным презрением, но Мишка Тимаев начал подсказывать, как я ему на уроках, и, спотыкаясь на каждом шагу, я все-таки произнесла клятву.

Дедушка хохочет и умоляет не давать ему клятв, особенно на галстуке. И оттого, что все так хорошо разрешилось, я пою во весь голос о девушках-красавицах.

– Только не Лебедев-Кумач! – Дед фыркает и морщится. – Хозяйский теплый женский глаз – это же ужас что такое! Спой лучше Вертинского.

У Вертинского мне нравится одна-единственная песня, и я исполняю ее с большим пылом, тем более что чувствую внутреннее родство с ее лирическим героем.

– Я знаю, Джимми, вы хотели б быть пиратом! Но в наше время это невозможно… Вам хочется командовать фррррэгатом, носить ботфорты, плащ, кольцо с агатом! Вам жизни хочется опасной и трррэвожной!

– Браво! Сказать по правде, мой дорогой, ты звучишь куда лучше нашей Ольги.

Дедушка не замечает, что стоит ему упомянуть «нашу Ольгу», я съеживаюсь и отступаю.

Вчера кое-что случилось.

У меня постепенно вошло в привычку прятаться за шкафом, когда приходит дядя Женя. Я знаю, что поступаю дурно. Если меня обнаружат, будет скандал, нет, даже хуже: Лагранские станут презирать меня и никогда не пустят в свой дом. Волшебная пещера закроется навечно.

Но любопытство сильнее страха. Любопытство – и странная жадность до изнанки чужой жизни. Кто бы мог подумать, что я ничегошеньки не знаю о взрослых, о том, как все устроено между ними… Дядя Женя и Леля – отличные учителя.

Теперь-то мне понятно, что скрывалось за словом «блудливая». Я начинаю следить за актрисой, и мне открываются удивительные факты.

Скажем, я никогда не обращала внимания, что наша соседка действительно прогуливается днем в сторону «радиорубки», где сидит Гриша Черняев. Мне не приходило в голову, что ее платья очень… открытые; «декольтированные», если пользоваться бабушкиным определением. Приходится признать, что прекрасная Леля и впрямь ведет себя странно и, может быть, даже целуется с Гришкой (фу! даже подумать противно). Хоть это и не повод называть ее тем ужасным словом на букву «Ш», которым часто пользуется дядя Женя.

Позавчера он принес ей подарок.

– Лелька, давай не будем ссориться. Я же люблю тебя, дуру.

Когда дядя Женя добрый, он похож на кота, громадного, когтистого, потрепанного в боях с другими уличными вояками, который пришел на колени и ластится. Тогда чувствуешь гордость: этот зверь выбрал именно тебя, отличил среди прочих.