Ольга Баскова - Проклятая сабля крымского хана

Подгоняемые предвкушением быстрой победы и богатой добычи, войска Девлет Гирея 26 июля подошли к Оке и стали переправляться вброд в двух местах — у впадения в нее реки Лопасни по Сенькиному броду и выше Серпухова по течению. Иван Петрович Шуйский вместе со своим отрядом перехватил их, дал бой, пытаясь остановить людей, сам показывал чудеса героизма и своими криками, призывами добился того, чтобы отряд не дрогнул, не побежал, когда на него обрушился многотысячный авангард крымско-турецкого войска под командованием Теребердей-мурзы. Татарскому военачальнику, опытному степному волку через некоторое время все же удалось рассеять отряд, и татары с диким гиканьем и улюлюканьем устремились к узкой реке Пахре, стараясь перерезать все дороги, ведущие в Москву. Девлет Гирей, наблюдая за боем, предполагал, что основные силы русских сосредоточились возле Серпухова, и, видя героизм, с каким сражался отряд Шуйского (потрепали дети боярские ногайскую конницу изрядно), опасаясь, как бы не повторилось сражение в Судбищах, решил предпринять хитрый маневр. Хан приказал послать на город двухтысячный отряд, а сам переправился через Оку возле села Дракино. Ему показалось, что он нашел брешь в русском войске, что дальше можно беспрепятственно продолжать путь, но вылетевший навстречу полк Никиты Романовича Одоевского, издавая победные крики, на время разрушил его планы. Совсем малочисленный отряд завязал жесточайшее сражение, но все же ногайцы и янычары, размахивая кривыми саблями, нанося удары направо и налево, с трудом, но разбили его. Одоевский, мысленно попросив прощения у Ивана Васильевича, отступил, и крымский хан, вздохнув свободно, продолжил путь. Второй рубеж был пройден, пусть и с потерями. Михаил Иванович Воротынский, видя, что войско хана продолжает шествие, наскоро посоветовавшись с воинами, бросился ему вдогонку. Оставалась маленькая, но все же надежда, что Девлет Гирей развернется для решающего сражения и не достигнет Москвы. Воротынский знал: окольными путями можно обогнать хана и оказаться в столице раньше его, но помнил: воевода Бельский, довольно опытный старый воин, остался в Москве, но ничего не смог сделать и сам погиб, сгорел заживо в стенах Кремля, и укрепился в мысли, что лучше всего сесть Девлет Гирею «на хвост».

— Так хану страшнее, что в тыл с ним идем, — говорил он войску. — Он Москвы оберегается, а нас страшится. Пришлет царь помощь — мы сильны будем. А полки Девлета истомятся, трудно им будет нас сломить.

Поразмыслив, Хвороститин решил, что это разумно, и поддержал Воротыского. Оба прошептали молитву, и Дмитрий Иванович, кликнув войско, поскакал к переправе, на помощь Шуйскому, догадываясь, что помочь ему уже не сможет.

Татары, окрыленные двумя пусть небольшими, но все же победами, подгоняя кривоногих лошадок, не заметили, как их войско изрядно растянулось. Передовые чести уже достигли реки Пахры, а арьергард лишь подходил к небольшому селу Молоди. Увидев село, татары радостно загудели, предчувствуя добычу. Они привыкли выжигать селения дотла, на скаку убивать людей, перепрыгивать через трупы и грабить пустые дома и, потирая руки, пришпорив коней, как вихрь, погнали на Молоди. То, что произошло следом, вызвало замешательство. Откуда ни возьмись на расслабившихся татар налетел Дмитрий Хворостинин. Как орел, бросился он на ханское войско, мечом и копьем уничтожая ненавистных басурман. Молодой князь оказался хорошим тактиком. Полк Дмитрия Ивановича выстроился полумесяцем, выгибавшимся в сторону неприятеля, на концах которого расположились пищальная пехота и артиллерия, а в центре — конница и лучники. Центр, вытянувшись в виде указательного пальца, тыкал в арьергард, громил обозы, крошил смелых татарских и турецких воинов и успевал стремительно отскакивать, будто кузнечик, когда к ханскому войску подходило подкрепление. Наглость русских ошеломила, заставила на мгновение опустить руки. Янычары, заматеревшие в боях, оторопели, замешкались, наблюдая, как русский серп превращается в огненный мешок, обрушивая пламя на колонны басурман. Тяжеловооруженная поместная конница, довершая разгром, нанизывала на копья гордых степных детей, крушила их мечами. Еще немного — и Хворостинин дошел бы до ханской ставки, полонив самого Девлет Гирея. Когда крымскому хану доложили, что его обозы безвозвратно потеряны, он, быстро оценив обстановку, приказал развернуться и добить русских, прежде чем навалиться на Москву: это казалось ему правильным. К нему подскочили мурзы, и, стараясь принять подобострастный вид, все равно шипели, как змеи:

— Не надо назад, великий хан! Не ведись на хитрость русских! Наше войско вдесятеро больше! Сейчас оно сметет их! Подожди немного!

— Да какая хитрость! — Лицо хана покрылось бледностью, глаза пылали гневом. — Какая хитрость? Наш арьергард громят! Вы не думаете, что теперь они ударят по тылам? Назад, назад! — Он махал рукой, стараясь привлечь внимание воинов.

Военачальники, окружив хана, тихо переговаривались между собой. Девлет Гирей видел их недовольство, понимал, что они по-своему правы, но решать все же ему и отвечать тоже! Нельзя допустить разгрома своего войска! Надо добить русских здесь — и тогда путь свободен.

Мирзы нехотя скомандовали отступление. «Сейчас дадим бой — и на Тулу!» — пытался успокоить их хан. Воины медленно, но верно двигались к селу Молоди, со всех сторон окруженному дремучими лесами, куда еще недавно их не пустили хворостининские бойцы. На западе, на пологих холмах, мужики заставили лес отступить, вырубили деревья и распахали земли. На небольшом возвышении, в месте слияния рек Молодки и Рожай, сверкала золотым крестом маленькая деревянная церковь Вознесения. Татары покрикивали на усталых коней, что-то недовольно бурчали в усы. Отряд Хворостинина, изрядно поредевший, поднимал пыль где-то вдали. Сыны степей, истошно крича, преследовали его. Когда они наткнулись на гуляй-город, выросший будто из-под земли, басурманы завопили еще громче. Что-то громыхнуло, застрекотало — это ответил огнем из трех тысяч пищалей сидевший в засаде у подножия холма стрелецкиий полк. Огонь смёл конницу, отбросил ее назад. Сидя на Бельбеке и прикрывая глаза ладонью, великий хан видел, как из-за холма, сквозь пороховой дым, выскочили русские воины и кинулись на татар. Высокий широкоплечий человек с молодым безбородым лицом отрывисто отдавал приказания. Девлет Гирей заморгал и чуть не свалился с коня. Он не ведал, что молодой воевода был Дмитрий Хворостинин, измотавший его войско, и понятия не имел, что он хитрыми маневрами заманивает ханских бойцов к гуляй-городу. Когда снова загромыхали пищали, заохали пушки и татары начали падать с коней, словно подкошенные, крымский хан все понял. Ловушка, шайтан его побери! Он поскакал в самую гущу и истошно закричал, но в грохоте и дыму его никто не слышал. Русские воины окружали янычар, их становилось все больше и больше (к ним присоединились полк Воротынского и казаки Черкашина), начав затяжную битву. Татары растерялись. Девлет Гирей, еле удерживая поводья, молил Аллаха, чтобы его воины прорвали оборону. Проклятые шайтаны! Если начнется затяжная битва, татары побегут. Они не умеют вести затяжные сражения. Мимо него, зажимая раненое окровавленное плечо, проскакал янычар Оскар, крикнув на ходу: