Ольга Баскова - Проклятая сабля крымского хана

Крымский хан предполагал, что русские попытаются дать бой. Только вот есть ли у них шанс его выиграть? Вряд ли. Степи и поля на подступе к Москве были ему ведомы. А тем временем в Коломне прошел смотр войска, воеводы разработали четыре сценария нападения Девлет Гирея на Москву. Приближенные царя знали, какие разговоры ходили в народе. Нашествия крымского хана ждали, как конца света. Крестьяне шептали: «Едет-де крымский хан, чтобы захватить нашу землю, посеять смерть за грехи наши, и будет его нашествие страшнее Батыева». Чтобы избежать этого, был составлен наказ, где должно расположиться какое войско, где собраться. В нем учли все возможности нападения Девлет Гирея, указали все дороги, по которым мог пройти бусурман. После смотра русское войско осталось в Коломне. К Оке вышло пять полков во главе с воеводой Михаилом Ивановичем Воротынским, высоким, дородным, закаленным в многочисленных боях. Было время, когда и он попадал в опалу. Счел царь, что богатый воевода, владевший огромными наделами земли, проявил нерасторопность при нападении Девлет Гирея на Мценск, и заподозрил его в измене, сослал с семьей в тюрьму в Белоозеро. Но умел царь и прощать. Возвратил Воротынскому его земельные владения, за исключением Новосиля, который был включен в опричнину, и поставил во главе большого полка в Туле, пожаловав ему боярский титул. И теперь старший воевода вместе со своей правой рукой — Дмитрием Хворостининым, опричным полководцем, отправился на Оку. Многие удивлялись такому союзу. Слишком уж разными людьми были Воротынский и Хворостинин. Первый — эдакий спартанец, считавший, что нужно защищаться до последнего и умереть с честью, но не отступить, не пропустить врага. Совсем другой тактики придерживался Дмитрий. Он считал, что нужно маневрировать, в случае чего отойти и выбрать удобный момент, чтобы ударить по врагу. Однако не только в этом разнились воеводы. Главное отличие было в том, что Воротынский опричник, а Хворостинин — земский. Враждовали тогда земские и опричники. Вторые крест целовали, что никогда не будут заодно с первыми. Любой из опричников мог обвинить земского: мол, тот должен ему некую сумму денег, и несчастный, оклеветанный, платил опричнику, чтобы избежать лютой расправы. Но оба имели заслуги, и на них возлагались большие надежды. Умели оба, как любой русский человек, если не прощать обиды, то в минуту опасности запрятать их глубоко, отмахнуться на время. Сплотила их великая опасность, и стало не до междоусобиц. По крупицам собирали воеводы рать на Оку, еле набрали двадцать три тысячи — все опричники да казаки. Впервые казаки стали воевать за Русь. Привел знаменитый атаман Михаил Черкашин своих донских молодцов. Подтянулся и немецкий полк — около тысячи человек, нанятых в Прибалтике. Многие сплотились в едином порыве защиты родной земли.

Как только стало известно о выступлении татар и продвижении на север, Михаил Иванович, поглаживая окладистую бороду, принялся размышлять, откуда ждать главный удар врага, где сконцентрировать основные силы русских войск. Его беспокоила мысль: как распределить тех немногих защитников Руси, которых успели собрать? Не говорил воевода никому о своих думах про царя Ивана Васильевича, но про себя размышлял: негоже государю в такой момент покидать Москву. Впрочем, делать нечего. Не ведал он, что Иван Васильевич в это время стоял на коленях в Новгородской церкви и молился от всей души за победу русского войска, каялся в своих грехах, в том, что осквернился гневом, сквернословием, гордостью, алчностью, убийствами, плакал, бился головой о холодные плиты, надеясь, что услышит его Господь и дарует победу войску. «Богородице, спаси нас», — шептали его побелевшие губы. Строгий лик Христа взирал на коленопреклоненного царя, и снова падал ниц государь.

А между тем Воротынский, которому еще не доложили, какой дорогой движется Девлет Гирей, посоветовавшись с Хворостининым, решил, что крымский хан может направиться по знакомому ему пути на Серпухов. Оба понимали: это огромный риск. Погруженные в тяжелые думы, воеводы почти не разговаривали. Да и что они могли сказать друг другу? Кроме того, дулся Хворостинин на Михаила Ивановича, знал, что никому тот не поведает свой план — боится утечки. Иногда ему казалось, что он понимал воеводу. Много предателей развелось в земле Русской, вон подсказали Девлету, как главные засеки обойти. Как манны небесной, ждали донесения о продвижении врага, не спали ночами, молясь так же неистово, как их государь. Пресвятая Богородице, спаси нас!

Наутро гонец принес хорошую весть: ханское войско движется по пути к Туле, по кратчайшему направлению на Москву. И показалась улыбка на круглом мужественном лице Хворостинина.

— Молодец, Михаил Иванович, — произнес он, подъехав на гнедом коне к Воротынскому, который, приложив ладонь к глазам, всматривался в даль. — Твоему чутью позавидовать можно.

Михаил Иванович махнул тяжелой рукой:

— До последнего сомневался, что этой дорогой пойдут. Была у меня одна надежда: говорят, в тульской степи оставил хан какую-то ценную вещь, и не дает ему это покоя. Видать, поэтому и решил идти серпуховской дорогой, а вовсе не потому, что она самая короткая.

Дмитрий пожал широкими плечами:

— Мысли его нам неведомы.

— Это верно, — согласился Михаил Иванович и, чуть помедлив, добавил: — Хочу поручить тебе, Дмитрий Иванович, оборону нашей подвижной крепости — гуляй-города. Лучше тебя с этим никто не справится.

Земский воевода удивленно вскинул пшеничные брови. Воротынский доверял ему оборону гуляй-города — военного чуда: толстенные щиты на телегах щетинились пушками и затинными пищалями — нововведением последних лет, которые отличались от обычных ручниц наличием крюков [4] Пищаль — общее название средне- и длинноствольного огнестрельного оружия на Руси. Ручницу нужно было держать в руках, а затинную пищаль можно было закрепить на крепостной стене для уменьшения отдачи при стрельбе. . Внутри были надежно укрыты от орудий неприятеля воины. Правда, пищаль уступала в скорострельности лукам крымских татар, но имела преимущество в пробивной силе: стрела застревала в теле первого же незащищенного воина и довольно редко пробивала кольчугу, а пищальная пуля пробивала двоих незащищенных воинов, застревая лишь в третьем. Кроме того, она не щадила и рыцарские доспехи. Для Дмитрия Ивановича это была неслыханная честь, потому что он не мог похвастаться древностью рода, как старый воевода.

— Справишься? — Михаил Иванович заметил его замешательство.

Хворостинин приложил руку к сильно бившемуся сердцу: