Павел Астахов - ДНК гения [litres]

В зале слышится недовольный ропот: все-таки матери не должны так говорить с сыновьями, с этим согласны даже циничные смишники.

Вадим Петренко краснеет, глядит на мать исподлобья, но молчит, ожидая продолжения.

– Не надо было мне тебя рожать, – говорит свидетельница. – Но избавляться от ребенка казалось неправильным и небезопасным, а тут еще мамочка подложила язык – «рожай, Софа, как-нибудь вырастим». Вот именно что как-нибудь! Другим родителям дети были в радость, а мне? Когда ходила беременная, вокруг все шептались и шушукались – мол, нагуляла неизвестно от кого. Родила – не смогла пойти учиться в аспирантуру, потому что надо было тебе пеленки стирать и кашки варить. Устроилась работать в школу – там коллеги тоже косились на мать-одиночку, считали меня то ли глупой, то ли непутевой. С ребенком на руках не нашла себе нормального мужа, вышла за Петренко, а с него много ли толку? Школьный физрук – по умолчанию лодырь, алкаш и бабник, зарплата маленькая, карьерных перспектив и связей никаких, только и сумел, что второго ребенка мне сделать… Но хотя бы нормального ребенка!

– А я, значит, был ненормальный? – не выдерживает Вадим Петренко.

– Нормальные дети не шкодят, как бандиты, не умничают при взрослых и не мечтают, когда вырастут, стать царевичами! – легко парирует Софья Павловна. – Или хотя бы помалкивают о своих странных мечтах, не заявляют о них на линейке в присутствии завуча! Ты забыл уже, почему в октябрята тебя приняли последним в классе?

– Давайте ближе к теме, – прошу я.

– Давайте к теме, – соглашается Софья Павловна. – Какая у нас сегодня тема?

– «Как получить наследство Роберта Гуреева», – с готовностью подсказывает какой-то остряк из зала.

– Хорошо, поговорим о Гурееве. Хотя я мало что могу о нем сказать, мы были знакомы совсем недолго – я провела в его номере всего одну ночь, – говорит Софья Павловна и усмехается. – Может быть, вам будет достаточно этой информации?

Адвокат Вадима Петренко энергично кивает. Видимо, от несговорчивой Софьи Павловны в роли свидетельницы он ничего хорошего не ожидал и охотно отпустил бы ее уже с миром.

Но сам Петренко, похоже, заинтересован в правде больше, чем в положительном исходе дела.

Он стряхивает со своего рукава руку удерживающего его на месте адвоката, вскакивает и требует:

– Договаривай, мама!

– Хорошо, ты сам просил.

Софья Павловна отворачивается от сына и смотрит на меня:

– Что ж, слушайте: да, я ночевала в номере Гуреева, но не спала с ним!

– Это неправда! – рядом с Вадимом, который так и не сел – стоит, сжимая кулаки, всакивает его адвокат. – Есть фотография, подтверждающая…

– Что? Что подтверждающая? – Бывшая учительница наклоняет голову к плечу и улыбается, будто ожидает, что нерадивый ученик что-то сейчас сообразит и ответит так, как надо.

– Интимность позы мужчины и женщины на фото, их скудные одеяния, румянец и растрепанные волосы дамы определенно выдают: эти двое только что выбрались из постели! – горячится адвокат.

– Так и было, – кивает Софья Павловна, продолжая улыбаться одобрительно и с толикой сожаления – мол, правильно, малыш, но не совсем. – Только не из одной постели, а из двух разных постелей! Гуреев – из собственной, а я – из нашей с Максимовым! Сережка просто попросил Роберта сфотографироваться вместе со мной – хотел сделать мне приятное, все старался произвести впечатление важного и влиятельного человека, каким он никогда, конечно, не был… Ты понял, Вадик?

Она снова обращается к сыну:

– Твой отец – никакой не Роберт Гуреев. Ты сын Сереги Максимова, бывшего фотокора районной газеты, нынче заурядного пляжного фотографа! Ну, теперь доволен?

– Вы лжете! – кричит адвокат. – Зачем вы лжете, Софья Павловна?! Хотите навредить нелюбимому сыну? Но у нас есть письмо вашей матери, к сожалению, ныне уже покойной Риммы Бронштейн, она уверенно утверждает, что Вадим – сын Роберта Гуреева. С ваших собственных слов утверждает!

– О-о-о, так вот откуда ноги растут! – зло веселится свидетельница. – Это мамочка расстаралась, ну кто бы сомневался! Для дочери что-нибудь хорошее сделать она не хотела, зато для любимого внука Вадюши готова была в лепешку разбиться! Деньги – ему, вызов в Ираиль – ему, все имущество свое по завещанию – ему, гордое имя и знаменитого папочку – тоже ему! Ан нет, ошиблась мамочка!

– Поясните, – прошу я.

– Обманула я ее, – охотно отвечает Софья Павловна. – Забеременела от Максимова, а сказала, что от Гуреева. Боялась правду сказать, понимаете? За Максимова, голодранца и хлыща, мамочка меня точно взгрела бы, а за великого артиста даже не ругала, с пониманием и сочувствием отнеслась…

– Это возмутительно! – Адвокат еще пытается спасти положение. – Эта женщина, эта мать-кукушка злонамеренно искажает факты, руководствуясь застарелым чувством вражды к своему несчастному, нелюбимому, обделенному родительским вниманием сыну! Но вскоре будет готов ДНК-тест на отцовство…

– Не надо! – Вадим Петренко, багровый от стыда и злости, решительно останавливает своего юриста. – Я знаю свою мать, она сейчас сказала правду. Наконец-то…

В зале тихо, все смотрят на него.

– Спасибо, мама, – Вадим кивает Софье Павловне. – Ну хоть так я все узнал, не было бы счастья… Извините, – говорит он уже мне. – Я, это… Снимаю свою кандидатуру, забираю заявление, как надо правильно говорить? Беру самоотвод из наследников.

Он разворачивается и идет к выходу.

– И правильно, Вадя, и шоб они подавились тем наследством, кому оно нужно, мы и сами прокормимся! – громко, с вызовом, произносит дородная румяная женщина и пробирается, наступая на ноги сидящим, к остановившемуся Петренко. – Подумаешь, не царевич, так и шо? У тебя свое собственное царство есть – семья, хозяйство, сервис, ты и сам уже целый царь, со своими царевичами и царевнами, их у нас с тобой четверо, и это если внуков не считать…

Она выбирается в проход, гладит насупленного супруга по плечу и просительно говорит:

– Давай домой уже, а, Вадя?

– Пока там трон не запылился? – неожиданно хмыкает Вадим, прекращая хмуриться.

Одной рукой он приохватывает широкую талию супруги, другой не глядя машет назад – мол, пока-пока!

И так, в обнимку, они и уходят из зала суда.

Я открываю рот и поднимаю молоток, но не успеваю издать ни звука: тишину в зале сметает гром аплодисментов.

Смеются журналисты, хохочут и рукоплещут зрители. Растерян, но тоже уже улыбается оставшийся не у дел адвокат. Только Софья Павловна молчит с таким озадаченным видом, словно она не учитель с соракалетним стажем, а неисправимая двоечница, которой сейчас вдруг сказали: «Садись, Софа, два!»

Я смотрю на дверь. Аплодисменты в зале не стихают – великий Гуреев в такой ситуации уже вышел бы на бис, но Вадим Петренко не возвращается.